Непальские дневники – 9. Носильщики-шерпы. Глава 1.

Для большинства людей (далеких от альпинизма, от Непала, от Гималаев) слова шерпы и горные носильщики означают одно и то же. На самом деле это не совсем так. Шерпы – это народность. Эти люди живут преимущественно в Гималаях, в частности в восточной части Непала, в районе Эвереста, в индийской части Гималаев. Шерпы традиционно работают носильщиками в альпинистских экспедициях. Вот почему слова шерпы и носильщики часто ошибочно воспринимаются, как синонимы.

С достоверной информацией о шерпах все непросто. Разнятся не только сведения авторитетных источников, но рассказы самих шерпов. Например, мы даже точно не знаем, как правильно в русском языке образуется единственное число от «шерпы». Некоторые говорят и пишут «шерп», а некоторые «шерпа». Оба варианта считаются словами мужского рода. Оба варианта можно считать условно правильными. И это только самая поверхностная неопределенность. Глубинных намного больше.

Почему нам так мало известно о шерпах? Вплоть до недавних времен, пришедших с развитием современного альпинизма, шерпы не использовали письменности, не использовали календаря и не имели постоянных имен (имя, как прозвище, могло меняться в течение жизни). Наверное, самое потрясающее и достоверное свидетельство о жизни шерпов – это воспоминания известного шерпа по имени Тенцинг Норгей, записанное с его слов, так сам он не умел писать.

Кстати, Тенцинг Норгей это имя (прозвище, означающее «счастливый богатый приверженец религии»), а не имя и фамилия, как вы могли бы подумать. При рождении он получил имя Намгьял Вангди, но при этом имел родовое имя Ганг Ла (что означает «снежный перевал»), а еще в разное время именовался то Кхумджунг, то Ботиа. С точки зрения культуры шерпов, такая смена имен очень логична. Растет и меняется человек, меняются условия в которых он живет – вмести с этим меняется и имя человека. Ведь имя отражает суть человека и занимаемое им положение в обществе. Подобным образом происходило в культуре северо-американских индейцев, и не только у них. Но для западного сознания это, как минимум, не очень удобно. Вот почему известный шерп Тенцинг Норгей, который раньше даже дату своего рождения определял приблизительно по воспоминаниям матери о погоде и сборе урожая, был вынужден выработать стандартную форму написания своего имени латиницей Tenzing Norgay, а его биографы надеются, что эта версия имени будет окончательной.

«Удивительное дело с этим словом “шерп”. Многие думают, что оно означает” носильщик” или “проводник”, потому что слышат его только в связи с горами и экспедициями. Между тем это совсем не так. Шерпы – название народа, племени, обитающего в высокогорной области Восточных Гималаев. Сведущие люди говорят, что нас насчитывается около ста тысяч.

Шерп значит “человек с востока”. Но все, что известно на сегодня о нашем прошлом, – это что мы монгольского происхождения и наши предки давным-давно переселились из Тибета. Мы и сейчас во многом ближе к тибетцам, чем к любой другой народности. Наш язык сходен с тибетским (только у нас нет письменности), похожи также одежда, пища, обычаи; последнее относится особенно к тем шерпам, которые мало соприкасались с внешним миром. Очень тесно нас связывает религия: подобно тибетцам, мы буддисты. Хотя в Тибете теперь уже нет шерпских деревень, часть нашего племени принадлежит приходу большого монастыря в Ронгбуке, по ту сторону Эвереста, и между этим монастырем и нашим собственным в Тьянгбоче поддерживаются сношения».

«Язык шерпов, мой родной язык, не имеет письменности, поэтому у нас не сохранилось никаких официальных записей. К тому же счет времени велся у нас по тибетскому календарю. Таким образом, я не могу поручиться за точность всех фактов и дат, относящихся к моей молодости.

Даже с моим собственным именем – оно несколько раз изменялось – было немало путаницы. Когда я родился, меня назвали совсем не Тенцингом. Об этом я еще расскажу позже. В разное время мое теперешнее имя писалось на западных языках когда с “s”, когда с “z”, когда без “g” на конце. Второе имя тоже менялось: сначала я был Кхумжунь (по названию одной шерпской деревни), потом Ботиа (тибетец) и наконец стал Norkay или Norkey, а также Norgya или Norgay (в переводе это значит “богатый” или “удачливый”, что не раз заставляло меня улыбаться). Я и сам путался то и дело, но как быть, если нет официальных записей, и как писать на языке, который не знает письменности.

По-настоящему моя фамилия, или название моего рода, Ганг Ла, что означает на языке шерпов “снежный перевал”, однако мы обычно не пользуемся фамилиями.

Много имен — много языков. Это характерно для той части мира, в которой я живу. Как известно, найти единый язык для многочисленных народов Индии — одна из труднейших задач этой страны. Чуть ли не в каждом дистрикте говорят на своем языке. А так как я много путешествовал, то стал, несмотря на неграмотность, настоящим полиглотом. Еще в детстве я выучился говорить на тибетском языке (на обоих диалектах — северном и южном), от которого происходит мой родной язык — шерпский. Свободно объясняюсь по-непальски, и это понятно: ведь Солу Кхумбу находится в Непале, недалеко от Дарджилинга, где я живу уже много лет. Классическому хинди я не учился, но могу объясняться на хиндустани, представляющем собою смесь хинди и урду и довольно сходном с непальским. Кроме того, я немного знаком с другими языками, например пенджабским, сиккимским, гархвали, ялмо (употребляется в Непале), пушту (употребляется в Афганистане), читрали (на нем говорят в Северо-Западной Пограничной провинции), знаю по нескольку слов на многочисленных языках Южной Индии, но всем этим я пользуюсь только во время путешествий. Дома, в кругу семьи, я обычно разговариваю на шерпском языке, а с другими людьми в Дарджилинге чаще всего говорю по-непальски.

Ну и конечно, еще западные языки. Много лет я ходил по горам с английскими экспедициями, знавал немало англичан, живших в Индии, и говорю теперь по-английски настолько уверенно, что смог рассказать без переводчика большую часть настоящего повествования. Приходилось мне путешествовать и с людьми других национальностей, и я не всегда оставался немым. Французский?
– “Са va bien, mes braves!” Немецкий? — “Es geht gut!” Итальянский? – “Molto bene!” Может быть, это даже к лучшему, что мне не пришлось сопровождать польские или японские экспедиции, не то бы я, пожалуй, слегка помешался.

Я много путешествовал. Путешествовать, передвигаться, ездить, смотреть, узнавать – это у меня словно в крови. Еще мальчишкой, живя в Солу Кхумбу, я как-то раз удрал из дому в Катманду, столицу Непала. Потом удрал снова, на этот раз в Дарджилинг. А из Дарджилинга я на протяжении более чем двадцати лет ходил с экспедициями во все концы Гималаев. Чаще всего — в лежащий поблизости Сикким и обратно в Непал, нередко в Гархвал, Пенджаб и Кашмир. Случалось ходить и подальше: к афганской и к русской границам, через горы в Тибет, в Лхасу и за Лхасу. А после взятия Эвереста мне пришлось побывать еще дальше: я изъездил почти всю Индию, и южную и северную, летал в Англию, дважды посетил Швейцарию, провел несколько дней в Риме. Правда, я еще не видел остальной части Европы и Америку, но надеюсь скоро получить такую возможность. Путешествовать, познавать и изучать — значит жить. Мир велик, и его не увидишь сразу весь, даже с вершины Эвереста.

Я сказал, что я счастливый человек. Далеко не всем шерпам так везло, как мне, – многие из них погибли от болезни или во время несчастных случаев в горах. Конечно, и со мной бывали несчастные случаи, но серьезного ничего не было. Я никогда не падал с обрывов и не обмораживался. Кто сильно потеет, легко обмораживается, но я никогда не потею во время восхождения; а в лагере, когда нам положено отдыхать, тоже стараюсь двигаться. Обмораживается тот, кто сидит и ничего не делает. Трижды я попадал в лавины, но они были не опасны. Один раз потерял очки на снегу и сильно помучился с глазами из-за ослепительного солнца; с тех пор я всегда ношу с собой две пары темных очков. Другой раз я сломал четыре ребра и вывихнул коленные суставы, но это было во время лыжной прогулки, а не в горах. Единственное настоящее повреждение в горах я получил, когда пытался задержать падающего товарища и сломал палец.

Говорят, что у меня “трое легких” — так легко я переношу большие высоты. Это, конечно, шутка. Вместе с тем я готов допустить, что лучше приспособлен для высот, чем большинство других людей, что я действительно рожден быть альпинистом. Во время восхождения я передвигаюсь в ровном, естественном для меня ритме. Руки у меня обычно холодные, даже в жару, и сердце, по словам врачей, бьется очень медленно. Большие высоты – моя стихия, там я чувствую себя лучше всего. Когда я недавно ездил в Индию, то заболел из-за духоты и тесноты так, как никогда не болел в горах.

И куда бы ни заводил меня мой жизненный путь, он всегда возвращал меня в горы. Горы для меня все. Я знал это, чувствовал всем своим существом в то голубое майское утро 1953 года, когда мы с Хиллари взошли на вершину мира. Подобно буддийскому колесу жизни, моя жизнь совершила свой великий оборот. Много лет назад маленький пастушонок смотрел на большую гору и мечтал… И вот я снова вместе с Эверестом, с Чомолунгмой из детской мечты. Только теперь мечта стала явью».

«Черные волосы, карие глаза, гладкая смугло-желтая кожа типичны для моего народа. Черты лица у нас, понятно, монгольские, но не так ярко выраженные, как у китайцев и тибетцев; можно встретить любые размеры и любой рисунок глаз и носов. Шерпы невысокого роста, сложением обычно коренасты, хотя не так, как этого можно было бы ожидать, если учесть нашу работу и переносимые поклажи. Мой собственный рост 1 метр 72 сантиметра, нормальный вес 72 килограмма; таким образом, я несколько выше и суше среднего.

В Дарджилинге большинство наших женщин все еще носят традиционную шерпскую одежду: темное свободное платье и вязаный шерстяной передник в яркую поперечную полоску; Мужчины в большинстве перешли на европейскую одежду, чаще всего спортивные рубахи и штаны, свитеры и тому подобное, что получено в экспедициях. В отличие от индийцев и непальцев почти все мы носим обувь; если есть – европейскую, в противном случае тибетские катанки. На торжества после взятия Эвереста я обычно надевал индийский костюм: узкие белые штаны и длинный, по колено, черный сюртук с высоким воротником. Обычно же я ношу английскую или швейцарскую спортивную одежду и привык к ней настолько, что чувствую себя чуть ли не ряженым, когда надеваю традиционный наряд своих предков.

Успешная работа шерпов в экспедициях объясняется не только силой наших спин и ног и любовью к горам, но и нашими обычаями в отношении еды. Большинство восточных народов – индусы, мусульмане, ортодоксальные буддисты и почти все малые народности – придерживаются в пище строгих религиозных правил, и их очень трудно обеспечить соответствующим питанием в глухой местности. Зато шерпы едят все, что угодно, – любые свежие или сушеные продукты, любые консервы. Иными словами, мы едим то же, что европейцы, так что им не приходится запасать для нас какие-то особенные продукты. Дома в Дарджилинге, как и в Солу Кхумбу, мы едим обычно тушеный картофель, смешанный с мясом или овощами. Кроме того, попав в Индию, мы стали есть много риса, часто с соусом карри 17 для вкуса. Любимое блюдо – традиционное шерпское мо-мо, суп с пельменями, которые, по словам профессора Туччи, очень напоминают итальянские равиоли.

Пьем мы обычно чай, чай и еще раз чай, сколько оказываемся в состоянии выпить за день, совсем как англичане. В старое время мы пили его на тибетский лад, с яковым маслом, но в Дарджилинге нет яков, поэтому здесь мы пьем чай по-европейски, с молоком и сахаром. Если захочется чего-нибудь покрепче, то у нас есть чанг, шерпское пиво. Обычно оно домашней варки, приготовляется из риса, ячменя или какого-либо другого зерна в соответствии со вкусами и возможностями. Единственное, что недопустимо в отношении чанга, – нельзя, чтобы он был слабым; Пьют его не как обычно, не из стаканов или бутылки: когда закваска готова, ее наливают в чашу, добавляют горячей воды и тянут получившуюся жидкость через бамбуковую трубочку. Чаще всего чаша рассчитана на одного, но есть и большие, из которых пьет несколько человек одновременно. По мере того как жидкость в чаше убывает, хозяин доливает горячей воды, во всяком случае, пока не сочтет, что гостям пора домой…

Мы общительный народ, любим поговорить, посмеяться, попеть, любим наш чанг и обычно не ленимся доливать его, потому что хотим, чтобы гости посидели подольше. Если они не выпьют по меньшей мере три порции чанга или чая, мы считаем их невежливыми и обижаемся. Индусам и мусульманам, которые не пьют вовсе, наше поведение может показаться вольным и развязным; впрочем, думаю, что мы пьем в общем и целом не больше и не меньше, чем большинство других народов, не имеющих такого запрета; Лично я люблю чанг, а также многие европейские напитки, с которыми познакомился в последнее время. Мне нравятся сигареты. К счастью, я без труда могу обходиться без них, что и делаю всегда перед началом очередной экспедиции и во время нее. Не пью я и не курю также, когда нахожусь среди людей, религиозные чувства которых мне не хочется задевать.

Большинство шерпов любят путешествовать. Мы охотно навещаем своих друзей и принимаем их у себя и, хотя можем показаться застенчивыми, любим знакомиться с новыми интересными людьми. Играем между собой в азартные игры – кости и карты. Мы не прочь подшутить друг над другом. Спорт и спортивные игры распространены мало, возможно, потому, что мы не могли научиться им, хотя скорее всего причина в нашей работе – после нее не очень-то нуждаешься в дополнительных упражнениях; Зато многие шерпы, и я в том числе, увлекаются верховой ездой и лошадьми, а для того, кто считает слишком обременительным для себя самому стать в стремя, в Дарджилинге есть всегда конные состязания, где можно побиться об заклад. Я недавно купил коня и участвую в скачках, правда, должен признаться, не как жокей. А мои друзья говорят, что я скоро стану шерпским Ага Ханом.

Многие наши развлечения мы разделяем со своими женами. Шерпские женщины занимают в семье более видное место и пользуются большей свободой, чем у большинства азиатских народов. Дома – в этом я не раз убеждался на собственном опыте – им принадлежит вся полнота власти, однако жизнь их не связана исключительно с домом; часто они интересуются мужскими делами и выполняют работу, которую обычно принято считать мужской. Как я уже говорил, Анг Ламу девочкой ходила с ношами по Дарджилингу, а многие работают даже носильщиками в экспедициях и проходят весь путь до базового лагеря. Большинство шерпских женщин низкорослые, некоторые совсем маленькие. Но силой и выдержкой они почти равны мужчинам: есть женщины, которые носят поклажи, достигающие двух третей их собственного веса.

Развод у нас допускается. Желающий расторгнуть брак, будь то мужчина или женщина, должен уплатить другой стороне известную сумму денег, после чего считается свободным. В Тибете, откуда пришли наши предки, распространено и многоженство и многомужество. Часто у двух или нескольких братьев имеется общая жена. Смысл этого – сохранить имущество внутри семьи. Но уже в Солу Кхумбу такие явления редки, а в Дарджилинге их вовсе не бывает. При той свободе и равноправии полов, которые царят у нас, дай бог мужчине или женщине управиться с одним супругом!

Большая перемена произошла за последнее время в жизни наших детей – теперь они наконец-то ходят в школу. Раньше единственным путем для шерпа научиться чему-нибудь было пойти в монастырь; В Дарджилинге это было сложнее, чем в Солу Кхумбу, потому что здесь у нас нет своих монастырей – только сиккимские или тибетские – и очень мало лам. Теперь же дело улучшилось. После войны многие из нашей молодежи стали посещать непальские школы, которых в Дарджилинге много, а в 1951 году открылась небольшая шерпская школа. В начале книги я уже сказал, что отсутствие образования – моя главная беда; и для меня очень важно, что подрастающее поколение имеет то, чего не хватало мне. Мои собственные дочери Пем-Пем и Нима ходили несколько лет в непальскую школу, но теперь я смог отдать их в школу при католическом монастыре Лорето, которая действует в Дарджилинге уже много лет и возглавляется ирландской монахиней. Это не значит, что они станут католичками. Они научатся свободно говорить по-английски, будут встречаться с различными людьми и получат хорошее современное образование.

Правда, сдается мне, что нет добра, которое не влекло бы за собой сколько-либо зла. Я заметил, что многие молодые шерпы совершенно не имеют представления о наших старых нравах и обычаях. Они и по-шерпски-то едва изъясняются. И я боюсь, что их новые представления в большой мере почерпнуты не из учебников, а из кинофильмов. Впрочем, возможно, это неизбежная цена, которую приходится платить народу, переходящему от старой простой жизни к совершенно иной, и уж лучше учиться и развиваться, хотя бы и с ошибками, чем топтаться на месте.

Я уже рассказал кое-что о своей буддийской вере. Подобно мне, большинство “новых” шерпов религиозны, но не фанатики. Они хранят образ бога в своих сердцах, однако не верят в обряды и ритуалы. Так как в Дарджилинге нет шерпского монастыря, то мы и не имеем настоящего религиозного центра. Зато почти все отводят дома угол для молитвы; там находятся свечи, ладан, молитвенные колеса и изображения Будды, важнейший символ нашей веры; Для меня жизнь сложилась лучше, чем для других, поэтому я смог в своем новом доме отвести целую комнату под молельню; В ней хранятся драгоценные священные предметы, привезенные из Тибета, в ней мой зять лама Нванг Ла по нескольку часов в день занимается свечами и курениями, вращает молитвенные колеса и молится за всех нас. На дворе, на склоне холма, я расставил бамбуковые шесты, на которых развеваются молитвенные флажки в сторону далеких снегов Канченджанги.

Как и у большинства народов, наши важнейшие обряды связаны с рождением, женитьбой и смертью. Мы сжигаем наших покойников, кроме маленьких детей, которых принято хоронить. Исключение составляют также умершие высоко в горах; их тоже хоронят – либо люди, либо сама природа.

Для важных случаев и вообще для всех желающих в Тунг Сунг Басти имеется небольшой храм. Внутри него находится один-единственный предмет: большое молитвенное колесо, почти в два человеческих роста, заполняющее чуть ли не все помещение. Оно приводится в движение с помощью веревки, а вращаясь, звонит наподобие гонга. Часто, проходя мимо, можно услышать его звон. Значит, либо кто-нибудь умер, либо родился, либо просто в храме кто-то молится. И ты сам произносишь в уме: “Ом мани падмэ хум… Ом мани падмэ хум…”, зная, что звук гонга касается не только новорожденного или умершего, но каждого из нас, медленно вращающегося на колесе своей жизни.

Я сказал, что прожил три жизни. Собственно, обо всем шерпском народе можно сказать, что он живет три жизни: в своей религии, в своем доме и в своей работе. Раньше мы все были земледельцами и пастухами, а в Солу Кхумбу этим и сейчас занимается большинство. Теперь появились среди нас дельцы и торговцы, а в будущем, я думаю, из шерпов выйдут врачи и юристы, учителя и ученые – все, что угодно. Но в мире мы известны как восходители, и, наверное, многие из нас так и останутся восходителями. Больше того, я надеюсь на это от всего сердца: слишком много мы получили от гор и слишком много отдали им.

Мальчик-шерп смотрит вверх – он видит гору. Потом он смотрит вниз и видит груз. Он поднимает груз и идет на гору. Он не видит в этом ничего необычного или неприятного. Идти с грузом – его естественное состояние, и ноша для него все равно что часть тела. Главный вес приходится на широкий ремень, который надевают не на плечи, а на лоб, потому что длительный опыт научил нас, что это лучший способ носки. Таким способом взрослый шерп несет почти пятьдесят килограммов по обычной местности и до тридцати – тридцати пяти на крутых склонах. Так и я сам носил грузы всю мою жизнь до недавнего времени». Взято Источник.

Тенцинг Норгей (примерно 15 мая 1914 — 9 мая 1986) Один из двоих людей (вместе с Эдмундом Хиллари), первыми побывавших на вершине Эвереста (Джомолунгмы).

Авторы-составители Игорь и Лариса Ширяевы

Электронное СМИ «Интересный мир». 27.12.2011