В поисках анаконды

Стрелки показывали пятый час вечера. Казалось, что сегодня ни одной анаконды мы уже не найдем. Старый льянеро дон Виктор без устали — но безуспешно — босиком бродил по вытянувшимся на десятки метров пружинящим языкам полей водных гиацинтов, которые с уходом воды бурели на суше, и прощупывал длинным шестом каждый шаг. Молодой Барбарито, метис невысокого роста и, в отличие от дона Виктора, сухощавого телосложения, занимался тем же. Ну и мы с отцом, конечно.

Вокруг — раздолье! Вода, покрывавшая припойменную саванну, ежедневно отступала к руслу Матийюре, и из-под нее высвобождалась твердь, зеленевшая осоками и листьями гиацинтов по почти обсохшим водотокам. По едва приметным низинкам, тянувшимся с возвышенностей поймы к заполненному водой руслу и подтопленным берегам.

«Возвышенность» от «низины» по уклону поверхности на глаз было не отличить. Места, откуда вода уже ушла, приходилось называть возвышенностями, а сырые участки, за неимением более подходящего слова, — «низинами». На первых ковры гиацинтов успели побуреть или высохнуть в труху. На вторых пока еще весело, но уже обреченно зеленели. Странно было видеть эти водные растения на суше, а не затянувшими реку иногда огромными — в несколько десятков квадратных метров — плотными коврами или настоящими полями, то там, то здесь украшенными яркими фиолетовыми соцветиями.

Вдали, на мелководье разлива, занимавшего несколько сот гектаров, свистели, перекликались на разные лады мириады птиц: утки, крачки и кулики. Все это напоминало разноцветное покрывало, сотканное из пестрых лоскутков, — рыжих, белых, черных и ярко-алых — накинутое на блестящее зеркало воды и берега. Потревоженные утиные стаи то и дело тучками взмывали ввысь, описывали круг и снова сливались с живой массой на земле. В нежно-голубом небе носились суетливые белоснежные крачки. Плавно загребая крыльями, перелетали с места на место большие белые цапли, изящно изогнув в полете стройные длинные шеи. Иной раз без видимой причины черной тучей снималась с места огромная стая кайенских ибисов. Или столь же внушительная — ярко-алых корокоро рохо.

Вечернее солнце, словно утомившись, пекло уже не так жгуче, как днем, и все более скатывалось к западу. Пронизывало воздух оранжевым светом и вытягивало тени, придавая плоскому пейзажу объем и глубину. Вот только анаконды как сквозь землю провалились, затаившись где-то под толстым полуметровым слоем гиацинтов. И иначе как длинным деревянным щупом отыскать их казалось невозможно.

Было бы лукавством сказать, что нам совсем уж не везло. Почти сразу, едва мы вылезли на берег из железной плоскодонки, дон Виктор нащупал под гиацинтами кого-то, поначалу принятого им за змею. Увы, это оказалась всего лишь водная саванновая щитоногая черепаха размером чуть больше суповой тарелки. Она спасалась от жары, зарывшись в грязь под листьями. Извлеченная на свет, черепаха не замедлила продемонстрировать зловредный нрав и черканула когтистой перепончатой лапой мне по руке; из пореза тут же выступила кровь. Я позабыл, что к водным черепашкам требуется особый подход, иначе они не только раздерут руки, но и пребольно укусят, вместо того чтобы втянуться в панцирь и затаиться.

Их сухопутные собратья в случае опасности именно так и поступают. Однако те — робкие вегетарианцы, а водные черепахи настоящие хищники с соответствующими привычками. И чтобы хоть на полминуты угомонить перепончатолапую рептилию, надо сильно хлопнуть ладонью по панцирю. Именно так поступают ягуары (Panthera onca) и пумы (Puma concolor), и черепахи прекрасно знают это. А потому не искушают судьбу. Пара шлепков — и они мгновенно втягивают голову и лапы под панцирь. Теперь важно не мешкать, схватить черепаху с боков, перевернуть и положить на ладонь брюхом кверху. Лишь так можно быть уверенным, что руки останутся целыми.

«Есть что-нибудь?» — время от времени интересовались мы друг у друга и, услышав отрицательный ответ, вновь разбредались по округе в поисках змей.

Дон Виктор и Барбарито за страшно подумать сколько лет переловили столько анаконд, что и представить себе трудно; зарубцевавшиеся шрамы на руках тому подтверждение. Их трудно удивить. А вот меня тянет к водяным удавам необъяснимая любовь. Может, потому, что анаконда на протяжении долгого времени оставалась неуловимым и даже полумистическим существом. Огромной змеей, с недавнего времени официально — второй по длине после сетчатого питона из Юго-Восточной Азии и первой — по весу. Ну а по слухам, гуляющим в местах, где она обитает, первой по обоим пунктам.

Обязательно найдутся те, кто скажет, что анаконда — это всего лишь оливковый, усаженный черными и желтыми пятнами «червяк» длиной несколько метров. Но для меня анаконда была и остается особенным животным.

Надо уточнить, что речь идет об обыкновенной анаконде Eunectes murinus, которую еще называют зеленой анакондой, а в льяносах зовут просто кулебра, то есть «змея» по-испански. Это единственный вид анаконды, встречающийся в Венесуэле. Остальные три обитают в других частях Южной Америки.

Желтая анаконда (E. notaeus) распространена в бассейнах рек Парагвай и Парана, то есть на севере Аргентины, в Парагвае, Боливии и на юго-востоке Бразилии. Самки этого вида вырастают максимум до четырех метров.

Бразильская анаконда (E. deschaunseei) тоже небольшая, в длину максимум три метра, и окраской похожа на обыкновенную анаконду. Она встречается от низовьев Амазонки в Бразилии и до Французской Гайаны.

Относительно недавно, в 2002 году, был описан еще один вид — боливийская анаконда (E. beniensis), вырастающая до четырех (по другим данным до пяти) метров; от прочих представителей рода Eunectes она отличается окраской.

Анаконда принадлежит к той группе змей, которым вода жизненно необходима. В больших и средних реках, полноводных даже в разгар засухи, она не испытывает трудностей. Но ведь чаще эти удавы обживают мелкие озера, старицы и заболоченные саванны, высыхающие «летом» до дна. И вот когда вода испаряется, анаконды, чтобы выжить, либо пускаются в долгие странствия на поиски нового убежища и охотничьих угодий, либо зарываются в жижу на дне и неделями пережидают засуху. В разгар сухого сезона ослабевших, обезвоженных и даже мертвых змей иногда находят в пересохших руслах речек или среди пыльной выжженной саванны. Впрочем, чаще их останки, над которыми уже потрудились прожорливые грифы. Лишь с началом дождей, когда низины весело зазеленеют, а саванна вновь покроется водой, анаконды покинут свои убежища и в последующие месяцы — до декабря будут чувствовать себя вольготно.

Одну странствующую в поисках воды анаконду я поймал на днях, возвращаясь вечером с реки Кайкара. То был совсем небольшой, чуть менее двух метров, самец, и направлялся он к топорщившейся листьями гиацинтов западине, еще недавно блестевшей водой. Теперь же влага почти испарилась, но под растительным ковром остались спасительные для анаконды тень, сырость и грязь. Когда я настиг ее, змее оставалось до убежища лишь несколько метров. Оглядев окрестности и прикинув, откуда ползла анаконда, я приметил, что ее путь пролегал по обсохшей и забитой гиацинтами протоке, тянувшейся из соседней низины в полукилометре к северу.

В отличие от змей, для нас, ищущих встречи с водными удавами, наиболее благоприятным был сухой сезон. В разгар засухи анаконды с ближайших окрестностей подтянулись к заболоченным берегам Матийюре: здесь и воды с избытком, и добычи. Не найти их сейчас было практически невозможно, главное проявить настойчивость. Совсем иначе будет «зимой», в мае — ноябре. Тогда анаконды расплывутся по огромным пространствам затопленных половодьем саванн, и ищи ветра в поле.

Но стоявшая перед нами задача заключалась не в том, чтобы найти хоть какую-нибудь анаконду. Нам была нужна большая, хотя бы четырехметровая. Поэтому мы продолжали обследовать берег, прощупывая шестами каждую подозрительную низину, в которой могли бы таиться змеи. Под гиацинтами они прятались не только от жары и солнца, но и отдыхали, пережидали день, чтобы с наступлением ночи выползти на охоту за утками, цаплями, бакланами, кайманами и капибарами.

Анаконда хорошо известна, но вместе с тем остается загадочным созданием. Даже относительно ее максимальных размеров единого мнения как не было, так и нет вот уже несколько веков. В природе мало животных, о которых ходило бы такое неимоверное количество слухов. В льяносах то и дело слышишь истории о двенадцатиметровых анакондах и даже более крупных.

Научное сообщество более сдержанно в оценках размеров, хотя и в нем нет единства мнений. Сейчас максимальной для этого вида признается длина в восемь метров тридцать сантиметров (точное измерение произведено в музейных условиях, другие же, ранее признаваемые и более крупные экземпляры измеряли «в поле»).

Между тем некоторые из специалистов по змеям — герпетологи, в том числе весьма авторитетные в научных кругах имена (как, например, Эмметт Дан в свое время), допускали и допускают, что существуют анаконды длиной более 11 м. В 1944 году Дан опубликовал информацию об экземпляре длиной 11,43 м. Он основывался на описании змеи, подстреленной и измеренной экспедиционной командой геолога-нефтяника Оливера Ламона в бассейне реки Мета (левом притоке Ориноко) на востоке Колумбии. Та анаконда, как выяснилось чуть позже, была только ранена: она отлежалась на берегу и уползла, так что ни шкуры, ни скелета добыть не удалось.

В 1930-х годах Нью-Йоркское зоологическое общество объявило о награде в размере тысячи долларов тому, кто докажет факт существования анаконды длиной более 12,2 м. Впоследствии экс-президент США Теодор Рузвельт увеличил премию до шести тысяч долларов, а размер змеи уменьшил до 9,12 м. К сегодняшнему дню сумма достигает 50 тысяч долларов. Однако вознаграждение до сих пор не востребовано.

Откуда возникла цифра 9,12 м? Для ответа на этот вопрос я предлагаю взглянуть на более или менее достоверные сообщения о размерах самых крупных пойманных живыми или убитых анаконд. Итак, сначала перечислю страны, где водятся анаконды, но пока без Венесуэлы.

В 1972 году в Гайане была поймана анаконда длиной 5,94 м. Там же в Гайане, на реке Ямпари, добыли анаконду длиной 5,25 м.

В Бразилии в 1962 году поймали змею, достигавшую 8,46 м. Оттуда же приходила информация об убитой анаконде длиной 7,31 м.

Наконец, в Перу близ Икитоса убили анаконду длиной 8,16 м.

А теперь вернемся в Венесуэлу. Вот восемь наиболее крупных из достоверно зафиксированных герпетологами экземпляров в период с 1995 года по 2014-й. Все они были самками и все отловлены в регионе Лос-Льянос. Размеры змей приведены по убывающей.

Анаконда длиной 6,50 м была поймана в 2009 году известным герпетологом, испанцем, доктором Хосе Айярсагуэна Сансом (1953—2011), проработавшим «в поле» три десятка лет. За время своей исследовательской деятельности он описал 36 новых видов бесхвостых амфибий; его именем были названы два вида лягушек и один вид змей. Оснований не доверять данным ученого такого уровня нет.

Следующая по размерам анаконда длиной 5,75 м была поймана в 2007 году.

В 2003 году змею в 5,50 м отловила команда «National Geographic». Однако спустя неделю после поимки данный экземпляр измерила группа венесуэльских герпетологов под руководством Хесуса Риваса — и длина оказалась на 1,20 м меньше первоначально заявленной.

Анаконду длиной 5,40 м поймали в 2009 году. 5,30 м — в 1995-м; 5,21 м — в 2000-м; 4,87 м — в 2004-м; 4,65 м — в 2009-м.

Из данных исследований следует, что ни одна из змей, добытых в Южной Америке, не дотягивала до девяти метров. Отсюда и «призовая» цифра 9,12 м.

Наш дон Виктор уверял, что самая большая анаконда, пойманная на землях поместья, достигала в длину 6,80 м. То есть была на 30 см длиннее, чем официально зафиксированный для Венесуэлы экземпляр в шесть с половиной метров. Но обыкновенно на глаза пастухам попадаются змеи более скромных размеров. И если когда-нибудь случится добыть анаконду, превышающую в длину заветные 9,12 м, то она, несомненно, будет самкой: самцы существенно меньше своих подруг и не вырастают более четырех метров. В большинстве же случаев и того мельче.

Одна из проблем, с которой сталкиваются ученые, — это попытки определить размер анаконды по снятой и выделанной шкуре. Заключается она в том, что при выделке кожа не только усаживается, также ее можно намеренно растянуть, и значительно, что подтвердит любой мастер-кожевник.

Для обычного человека эстетическую ценность представляет именно кожа, а не кости. Поэтому самое драгоценное для зоолога — скелет с черепом животного, убившие анаконду охотники выбрасывают за ненадобностью. А ведь только по скелету можно вычислить истинную длину змеи. Немало сомнительных экземпляров могли бы претендовать на премию Нью-Йоркского зоологического общества, если бы владельцы шкур имели на руках в качестве доказательства полные скелеты добытых ими змей.

С анакондой связан и другой волнующий многих вопрос, также не имеющий однозначного ответа: «Убивают ли и съедают особо крупные экземпляры E. murinus человека?».

На самом деле в последнем вопросе кроются два. Во всяком случае для тех, кто знаком с особенностями питания всех змей без исключения.

Как нетрудно догадаться, размеры объектов охоты анаконды зависят от величины самой змеи, а последняя растет всю жизнь. Недавно родившиеся и молодые убивают и поедают мелких зверьков, птиц, лягушек и крупных беспозвоночных. По мере того как анаконда становится старше, длиннее и сильнее, меняется и ее рацион. Крупная шестиметровая самка справляется со взрослой капибарой весом под сорок килограммов. В льяносах от местных жителей можно услышать рассказы о больших анакондах, которые время от времени убивают коров, чем вызывают страшное негодование у пастухов. Однако документально подтвердить подобные случаи никто не может или не считает нужным. В лучшем случае удается доказать убийство анакондой недавно родившихся телят, которые размерами сопоставимы с крупной капибарой.

С позиции взрослой анаконды-охотника человек попадает в перечень доступных для нее по размерам животных. Нападают ли змеи на людей? Да, нападают. Но в большинстве случаев лишь тогда, когда их преследуют, и они волей-неволей вынуждены защищаться. Нападая, анаконда кусает. Укус пятиметрового удава очень болезнен, при этом высок риск попадания в рану инфекции и последующего загноения. А иногда в месте укуса остаются острые зубы. И если мелкая анаконда лишь оцарапает или слегка прокусит кожу до крови, то зубы крупной особи — тонкие и очень длинные — легко проникают сквозь мягкие ткани до костей, впиваются, застревают в них и легко обламываются.

И тем не менее задокументированные случаи нападения анаконд на людей с летальным исходом для последних отсутствуют. Но бесчисленные устные рассказы, легенды и мифы индейцев и местных жителей все же заставляют думать, что в их основе лежат жизненные наблюдения, а вовсе не фантазии. Например, старая самка длиной шесть с половиной метров в процессе осознанной охоты физически способна убить и, что немаловажно для змеи, заглотить добычу весом от пятнадцати до пятидесяти килограммов, то есть ребенка или женщину. Анаконда размером семь-восемь метров и более справится с мужчиной весом под семьдесят килограммов: сможет не только убить, но и заглотить, натянувшись на добычу чулком. То есть съесть.

Из всего сказанного явствует, что совладать с человеком физически способна любая анаконда длиной от пяти метров и более. Но многое зависит от целого ряда условий. От возраста, роста, веса человека и от того, при каких обстоятельствах происходит нападение: защищается анаконда или охотится; в случае охоты видит ли она объект нападения целиком или он частично скрыт от змеи и вводит ее в заблуждение относительно своих истинных размеров, и т. д.

Когда смотришь на сильную взрослую самку, в голову невольно приходит мысль, что анаконда — это вершина пищевой пирамиды льяносов, а естественных врагов у нее нет и быть не может. Но на самом деле это не совсем верно. Молодых анаконд часто вылавливают крупные аисты — магуари, ябиру и клювачи, а также большие голубые цапли и цапли-кокой. Очковые кайманы, гигантские выдры, дикие кошки и прочие хищные звери тоже не прочь при случае закусить молодой змеей.

О том, что жизнь анаконд далеко не так безоблачна, как могло бы подуматься, свидетельствуют и раны на теле едва ли не каждой змеи. Часто это затянувшиеся или свежие полукружия — следы нападения пираний. Мне самому в руки несколько раз попадали анаконды, у которых прожорливые рыбешки отгрызли самый кончик хвоста. Но к счастью для удавов на них все быстро заживает.

Даже взрослые анаконды длиной свыше двух метров постоянно подвергаются риску получить увечья. И не только от пираний, которым безразлично, на какого размера «мясо» нападать. Серьезные раны достаются удавам от очковых кайманов, на которых они постоянно охотятся. Я сказал бы даже, что в льяносах кайманы чуть ли не основная добыча средних и крупных анаконд. Во-первых, им нет числа. Во-вторых, они делят с анакондами одни и те же биотопы. И в-третьих, их длина редко бывает более полутора или двух метров. Даже средняя анаконда относительно легко справляется с подавляющим большинством зубастых рептилий и выходит победителем в схватке. Но и кайманы без боя не сдаются. И пока удав приканчивает жертву, та частенько успевает укусить его несколько раз.

…Совсем уж было, отчаявшись найти анаконду, мы повернули обратно к выволоченной на берег плоскодонке. Смирившись с неудачей, я отвлекся на стайку кормившихся кайенских ибисов, степенно вышагивавших по земле и время от времени погружавших в траву свои изогнутые книзу клювы. Увлекся ими и на какое-то время потерял из виду дона Виктора. Обернулся на крик. Старик, чья фигура маячила шагах в ста пятидесяти, тыкал шестом в гиацинты. Потом склонился — и вот в поднятой руке пойманная за хвост змея. Отшвырнув ее в сторону, он снова схватил ее и не торопясь направился ко мне. Тут подошли отец и Барбарито.

Анаконда была маленькая и тощая, длиной два с половиной метра. Стоило отпустить ей хвост, как она, извиваясь, порывалась уползти прочь. Несколько раз удав с раскрытой зубастой пастью бросался на нас. Но все было бесполезно: его тут же хватали за хвост и на время поднимали повыше от земли; извернуться и укусить в подвешенном состоянии змея не могла.

Чтобы в деталях рассмотреть пойманный экземпляр, анаконду требовалось как-то зафиксировать. Не за конец хвоста, а взять в руки целиком. Единственный относительно безопасный способ — схватить змею за шею, сразу позади головы. Проделывать трюк надо молниеносно, иначе анаконда мгновенно среагирует и вопьется зубами в ладонь.

Каждый раз — словно первый. Змея лежит на земле. Она знает, что рядом люди, что ее в любой момент, как это случилось пару минут назад, могут схватить за хвост. И потому она замерла, оценивая ситуацию, готовая и к бегству, и к нападению. Она выжидает. Оливковое тело в округлых черных пятнах изогнуто волнами. Голова, украшенная двумя продольными черными полосками, чуть приподнята над землей. Застывший немигающий взгляд ничего не выражает. И лишь тонкий, как нитка раздвоенный язык то выскочит меж губ, то втянется обратно.

Это самый подходящий момент. Стоя сбоку от анаконды, я медленно подвожу руку со спины рептилии. Тридцать сантиметров, двадцать, пятнадцать… Бросок. Пальцы сжимаются на шее змеи. Ладонью чувствую упругое, гладкое и такое холодное тело.

Понимая, что поймана, анаконда начинает защищаться. Едва пальцы сомкнулись у нее на шее, и стоило мне буквально на несколько сантиметров приподнять змею над землей, как руку тут же обвивают кольца сильного пятнистого тела. Они словно резиновый жгут сжимаются, стягиваются все сильнее и сильнее. Именно этого я и добивался. Теперь анаконда зафиксирована дважды: пальцами на шее и своим же телом на предплечье. Она полагает, что душит, сжимая кольца, но этим лишь упрощает мне задачу.

Хорошо, что пойманный экземпляр небольшой. Самец или маленькая самка? В витках тела отыскиваю кончик хвоста. Тупой и закругленный. Значит самец.
О, черт! В ноздри бьет вязкий, тошнотворный запах тухлятины. Одной рукой держу змею позади головы, другой с усилием разматываю обвитые вокруг предплечья тугие кольца. Так и есть: анаконда обгадила мня. Вонючей коричневой слизью выпачкана и сама змея, и моя рука. «Обделала она тебя!» — меж тем хохочет старик.

Обгадить нападающего переваренной пищей… таков один из способов защиты анаконд. Когда змея видит, что попала в безвыходное положение, то единственная возможность попытаться спасти жизнь — это испражниться. Ставка делается на то, что нападающий окажется брезгливым. Последнее средство, которое иногда срабатывает, а иногда нет.

Впрочем, такое поведение характерно не только для анаконд, но и для других неядовитых змей. В частности, для изящных остроголовок рода Oxybelis, ведущих древесный образ жизни. Я неоднократно встречался с ними в амазонских лесах. И всегда красивая ярко-салатовая или бурая змейка, будучи пойманной, обдавала меня отвратительной зловонной белой жидкостью. Пахнущей еще более мерзко, чем выделения анаконды. И если избавиться от запаха удава можно просто тщательно вымыв руки, то вонь остроголовок выводится только листьями одного растения, которое чудесным образом отбивает стойкое зловоние, неподвластное даже мылу.

Пока я был увлечен первой змеей, дон Виктор отыскал и поймал вторую и теперь тяжело волочил ее за хвост в нашу сторону. Эта оказалась значительно длиннее — не менее трех с половиной метров, толще и весила прилично. Пока старик тащил анаконду, та безвольно тянулась следом. Подошел, слегка запыхавшись, бросил на землю рядом. Но змея и теперь не думала уползать.
— Самец или самка? — спросил я.
— Самка.

Веря старику на слово, но решив убедиться лично, я взял анаконду за хвост и осмотрел кончик. Он был тупой, закругленный.
— Самка ли? Смотри, хвост-то тупой, — возразил я старику.
— Да, самка. Хвост ей пираньи подрезали.

Несмотря на обкусанный и давно заживший кончик хвоста и покрывавшую тело грязь, анаконда казалась настоящей красавицей. Ее мокрая чешуя насыщенного темно-болотного цвета блестела в лучах вечернего солнца, играла бликами при каждом движении туловища. Мощное упругое тело покрывали крупные смоляно-черные круглые пятна. По спине они чередовались в шахматном порядке, постепенно уменьшаясь к хвосту. А на боках, кроме однотонных пятен, проступали ярко-желтые с черной каймой.

Если верхняя сторона большой змеи была темной, густого оливкового цвета, превосходно маскирующей хищницу в зарослях гиацинтов и осок, то на боках болотный цвет высветлялся и приобретал желтоватый оттенок, который на брюхе становился еще более насыщенным. Само брюхо испещряли черные пятнышки различной формы, складывающиеся в причудливый орнамент.

Голова анаконды была достойна отдельного описания. Размером с кулак, но более вытянутая и рельефная, небольшая в сравнении с толщиной тела. Над маленькими бусинами карих с зеленоватым оттенком глаз выдавались небольшие наплывы, более же мощные — тянулись по обе стороны черепа. Конец морды был чуть вздернут, отчего профиль казался слегка курносым. Общий тон головы отдавал в желтизну и был светлее, чем верхняя сторона туловища; на нем контрастно выделялись две черные полосы, протянувшиеся от глаз к основанию черепа.

Удержаться, не взять на руки такую красавицу было невозможно. Самка вела себя спокойнее, чем пойманный ранее мелкий самец. Но вместе с тем зубы у нее намного длиннее. «Не души, не души ее, — слышу голос дона Виктора. — Не дави шею слишком сильно…»

Чуть ослабляю хватку, второй рукой подхватываю анаконду под середину длинного тела и приподнимаю. В ней килограммов сорок или все пятьдесят. Змея неловко извивается, но обвиться вокруг меня у нее не получается, и она висит перекатывающимися кольцами. Подоспевает Барбарито и обеими руками подхватывает анаконду с хвоста.

Фотографируем пленницу и отпускаем. Почуяв свободу, змея с полминуты остается неподвижной, словно не до конца поверив в происходящее. Затем по длинному пятнистому телу прокатывается волна и, плавно извиваясь, анаконда отправляется восвояси. С достоинством, без спешки и суеты…

Что ж, нам сегодня повезло. Поймали самца и самку, причем обоих в течение каких-то десяти минут. Правда, чтобы найти их потратили уйму времени. Из-за того что самка не дотягивала в длину до четырех метров, никто, кажется, не расстроился.

Оранжевый диск солнца сверкал до рези в глазах и висел совсем низко над горизонтом. Времени до наступления сумерек оставалось достаточно, и мы решили подняться на лодке чуть выше по Матийюре. Столкнув тяжелую плоскодонку в воду, мы на моторе отправились вверх по реке. Туда, где вдали над гладью саванны темнела полоска прибрежного галерейного леса.

Матийюре сама по себе неширокая река. От берега до берега метров семьдесят, но водное зеркало было значительно уже. Русло окаймляли заросли невысоких осок, они-то и съедали по пятнадцать-двадцать метров воды с каждой стороны. Чуть притопленные травянистые ленты собрали на себе множество мраморных тигровых выпей (Tigrisoma lineatum), пахаро вако по-местному, которые среди осок вылавливали маленьких, не длиннее мизинца, панцирных сомов. Куда ни глянь, повсюду из зеленых остролистных трав торчали сгорбленные или вытянувшиеся столбиками фигурки красивых птиц: голова, шея и грудь каштановые, спина, бока, брюхо и верхняя сторона крыльев пепельно-серые. От «подбородка» по всей длине шеи с двух сторон тянулись широкие ярко-белые контрастные полосы, а остальное перо было испещрено тоненькими-тоненькими, заметными только с расстояния нескольких шагов, светлыми поперечными штрихами, образующими плотный мраморный рисунок. Так выглядели взрослые тигровые выпи, которых по осокам скопилось большинство. Но среди них попадались и молодые, еще не успевшие перелинять с прошлого года. Они заметно отличались от птиц во взрослом наряде более тусклым и однотонным рыжим пером, густо испещренным крупными белыми и черными пестринами.

Одни выпи зорко высматривали добычу, минутами неподвижно простаивая на облюбованном пятачке. Другие стояли, замерев с зажатыми в длинных клювах черными шипастыми рыбешками, ощетинившимися оттопыренными колючими плавниками. Птиц было так много, что взгляд непременно наталкивался на одну, две, три цапли. Пахаро вако напоминали рыбаков, вышедших на берег и занявших каждый свой участок. Где-то расстояние между птицами составляло метров двадцать пять, где-то несколько выпей толпились кучкой, разделенные несколькими шагами.

Настоящие берега Матийюре рыжели низенькими обрывами и сантиметров на тридцать возвышались за осоками. Там, где ленты зарослей прерывались, а чистая вода подступала непосредственно к земле, можно было видеть, что склоны обрывчиков сплошь изрыты неглубокими норками с широким овальным входом. Это были оголившиеся гнезда тех самых панцирных сомов, на которых мраморные тигровые выпи устроили массовую охоту.

Обсохшие берега приподнимались над руслом, были плоскими и, словно пастбище, выбитыми тысячами птиц и сотнями капибар. Их облюбовали стаи крачек, черных американских водорезов и сплоченные табунки белолицых свистящих уток, выстроившиеся, будто солдаты на параде, — длинными шеренгами в несколько десятков птиц. Тут же сидели бакланы, попадались змеешейки (Anhinga anhinga) и стройные белые аисты-магуари. Поодаль вышагивали лысые аисты-клювачи. И, конечно же, большие белые цапли и великолепные цапли-кокой. У воды повсюду неподвижно развалились флегматичные очковые кайманы. Было невозможно проплыть и полсотни метров, чтобы глаз не наткнулся на зубастую рептилию. И самое восхитительное, что все это многообразие животных оказывалось в поле зрения единовременно.

Лодка медленно поднималась по реке. Подвесной мотор тихо урчал за кормой на низких оборотах, чтобы не распугивать своим ревом птиц. Время от времени путь нам преграждали плавучие поля гиацинтов. Они полностью забивали русло, а протяженность некоторых была метров по тридцать. Проскочить их с разгона получалось не всегда. Длинные стебли и корневища наматывались на винт, мотор вынужденно глушили и работали шестами, пока лодка не оказывалась на чистой воде. В это время мы имели возможность наслаждаться десятками крикливых якан. У этих маленьких околоводных птичек размером со скворца непомерно длинные пальцы, и они без труда бегают по плавучим листьям. Иногда, сверкая лимонно-желтыми маховыми перьями, в воздух одновременно поднимались сразу двадцать и более каштаново-черных «озерных петушков». Отлетев метров на пятьдесят, яканы опускались и сновали среди осок да гиацинтов, пока лодка вновь не поравняется с ними. У этих птичек есть привычка поднимать над спинкой расправленные крылья и некоторое время стоять так, словно маленькие желтые маячки. Однако долго оставаться без движения яканы были неспособны. Помаячив пару мгновений яркими перьями, они вновь принимались суетиться в поисках насекомых и прочей мелюзги.

«Стой, стой! Давай к берегу!» — кричит дон Виктор, рукой показывая Барбарито, который сидит на моторе, куда именно направить лодку.

Плоскодонка бесшумно уткнулась носом в берег. Ближние тигровые выпи в панике разлетелись, и мы ступили на твердую землю.

Метрах в десяти от лодки на мелководье темнел неподвижный оливковый в черных пятнах перекрученный клубок. Третья анаконда за вечер! Где голова, где хвост не разобрать. Даже издали было видно, что змея не одна. Приблизившись на расстояние вытянутой руки, мы увидели, что из упругих колец торчит плоский гребенчатый хвост очкового каймана. Помимо хвоста выглядывал еще конец зубастой морды, неестественно выгнутый и упиравшийся в чешуйчатое тело анаконды. На носу каймана алела капля крови — верный признак повреждения внутренних органов.

Охотник и жертва хранили полную неподвижность. Определить длину удава, «обнимавшего» каймана, казалось трудно. Посовещавшись, мы все же сошлись во мнении, что в змее будет метра три, а в каймане чуть более одного.

Мы не вмешивались в развернувшееся перед глазами действо. Просто стояли и смотрели. Не каждый день удается видеть анаконду с только что пойманной добычей. Мне, например, до этого не приходилось ни разу. Конечно, прежде я встречал анаконд, неестественно сильно раздутых посередине и отдыхавших на мелководье под нависшими деревьями или среди гиацинтов. Но те уже переваривали добычу. Сейчас же драма разыгрывалась у нас на глазах.

Мы стояли и гадали, мертв ли уже кайман или еще нет, как вдруг хлесткий удар гребенчатого хвоста окатил нас фонтаном брызг. Кайман был живой, по крайней мере «формально». Но шансы выбраться из объятий анаконды у него отсутствовали. Шлепок хвостом стал агонией: водяной удав, до того момента неподвижный, едва заметно шевельнулся и лишь туже стянул кольца вокруг тела жертвы.

Быстро смеркалось. Небо поблекло и посерело, а следом за ним краски ушли и с саванны. Конечно, было интересно взглянуть, как анаконда поедает убитого каймана. Но времени до наступления темноты оставалось всего ничего. Змея же могла приняться за трапезу и через час, и через два, и через три. Фонари мы с собой не взяли, ибо планировали обернуться засветло. А потому нехотя погрузились в лодку и отчалили в сторону лагеря. Перспектива на ощупь искать в ночи фарватер и вслепую пробиваться сквозь поля гиацинтов никого не вдохновляла.

Автор Андрей Шляхтинский, фото Константин Шляхтинский

Интернет-СМИ «Интересный мир». 15.11.2017