Нам приходилось видеть в своей жизни разные психбольницы и психиатрические отделения. В некоторых мы работали, в других просто бывали. И каждый раз наши знакомые обязательно задавали типичные вопросы:
1. Кто из знаменитых людей имел отношение к этому заведению?
2. А помещали ли сюда кого-нибудь по политическим мотивам?
Мы подумали, что кто-нибудь нас обязательно спросит что-то подобное и про психбольницу №5. Итак, о знаменитостях и о политике.
19 июня 1910 года «великий старец», а по совместительству великий писатель и мыслитель, человек, которым восхищались, которому подражали, которого не понимали, которого ненавидели, Лев Николаевич Толстой приехал в Московскую Областную Лечебницу (ныне психбольница №5). Поскольку ближайший друг и издатель произведений Толстого, В.Г. Чертков испортил отношения с полицейским управлением, то Черткову был запрещен въезд на территорию Тульской губернии, где находилось имение Толстого «Ясная поляна». Некоторые врачи психбольницы восхищались Толстым, а некоторым было просто любопытно. Энтузиасты пригласили Льва Николаевича к себе в гости в больницу, посмотреть модный тогда кинематограф, встретиться с другом Чертковым, ну и психбольницу посмотреть, конечно.
Случайно мы даже занялись спасением бесценных архивов музея психбольницы №5, т.к. именно в период вокруг нашего посещения рухнул потолок комнаты, с прохудившейся крыши потекла вода, и мы стали срочно вытаскивать архивные материалы и старинную мебель из-под потоков воды и грязи.
Но вернемся ко Льву Николаевичу.
Позволим себе длинную цитату из книги «История села Троицкого и его окрестностей», авторы А.А. Дудин, М.А. Некрасов.
«В наблюдательно отделении Лев Николаевич подробно осмотрел изолятор, который несколько раз называл «карцер», спрашивал, кого куда помещают. В садике этого отделения он сфотографировался среди душевнобольных. Наиболее долго он здесь говорил с испытуемыми Поповым и Федоровым. Попов спросил Льва Николаевича, придет ли на земле бессмертное царство, и скоро ли оно придет. Из расспросов оказалось, что Попов под «бессмертным царством» разумел такую жизнь, когда человек не будет обижать другого человека, всем будет хорошо жить и т.п. На этот вопрос Лев Николаевич ответил: «Такая жизнь, несомненно, наступит на земле», — и далее на дополнительный вопрос о времени наступления: «Мы не знаем, когда она наступит, но она наступит; каждый человек должен стараться, чтобы такая жизнь наступила скорее, а для этого каждый должен жить хорошей нравственной жизнью». Этому же больному Лев Николаевич сказал, что он одинаково относится ко всем религиям, где такая жизнь возвещается. Когда тут же зашла речь об отлучении великого старца от православной церкви, он сказал спокойно: «Ну и на здоровье. Это их дело». Затем Попов заметил, что Лев Николаевич сказал так: «Душа у всех одинакова». Но в дальнейшем Попов стал и Льву Николаевичу высказывать свой бред, что он, Попов, Петр Великий, живет уде 200 лет и т.д. Лев Николаевич продолжал слушать, затем пытался переубеждать больного и просил его «так» не говорить, добавив: «Вы так хорошо начали говорить, а теперь говорите другое». Простившись с этим больным, Лев Николаевич подошел к следующему своему собеседнику, больному Федорову, и, узнав от него, что он старообрядец с Рогожского кладбища, произнес: «Среди старообрядцев с Рогожского кладбища у меня много друзей». Когда Льву Николаевичу сообщили, что этот Федоров совершил преступление, за которое положена смертная казнь, великий старец при словах «смертная казнь» как бы из глубины души издал возглас: «Ах!» и покачал головой. Направляясь к выходу из садика этого отделения, Лев Николаевич спросил окружающих врачей о том, может ли он этим больным прислать несколько своих произведений.
Лев Николаевич непременно, несмотря на предупреждения о небезопасности, захотел побывать в беспокойном мужском отделении; в садике этого отделения он долго оставался безбоязненно беседовал с самыми опасными в смысле агрессивности больными. Желающих переговорить с Львом Николаевичем оказывалось все больше и больше, кругом сходились, образовалась порядочная толпа; в связи с этим шум около Льва Николаевича усилился. Под конец еще возбудились несколько слабоумных больных и стали издавать бессмысленные громкие крики. Когда Лев Николаевич выходил из садика этого отделения, крик был невероятный, а Лев Николаевич со слезами на глазах сказал: Простите, простите, что я их так разволновал».
Затем прошли в мастерские при спокойном мужском отделении. Посмотрел внимательно, но опять-таки заинтересовался больше личностью, чем обстановкой. Вступал в разговор с работающими душевнобольными, расспрашивал больных, почему они находятся в лечебнице. Часто различных больных Лев Николаевич спрашивал: «Какой губернии?»
На женской половине в наблюдательном отделении Льва Николаевича увидела больная Аннина и стала его всячески бранить, правильно называя по имени и фамилии. Лев Николаевич заметил: «Что она имеет против меня?» — и пошел дальше. В том же отделении одна больная обнажилась. Лев Николаевич сказал, обращаясь к сопровождавшему его Черткову: «Заметили ли вы, что сделала эта женщина?» — и тут же добавил слова, по-видимому, относящиеся к душевнобольным: «Женщины циничнее мужчин».
Проходя по спокойному женскому отделению, Лев Николаевич встретил одну больную, поправлявшуюся после алкогольного психоза. После объяснения врача, какое заболевание имеется в этом случае, он спросил, часто ли психические заболевания под воздействием злоупотребления алкоголем, и чем такие заболевания характеризуются.
В беспокойном женском отделении он был сразу окружен шумливыми беспокойными больными. Кто просил о выписке, кто пятачок, кто чтобы пускали в церковь, были такие, которые просто бесцельно кричали. Уходя из этого отделения, Лев Николаевич спросил о религиозности больных; получив ответ, что многие больные, особенно эпилептички религиозны, он поинтересовался узнать, каким образом удовлетворяются религиозные потребности больных. Затем он сказал, что душевнобольные несчастны, что врачам-психиатрам нелегко видеть страдания их, и что психиатры, вероятно, долго не могут привыкнуть смотреть на своих больных, как на «больничный материал». Конец цитаты.
Эти предметы – немые свидетели и участники истории. Некоторые предметы, возможно, видели Льва Николаевича.
На наш вопрос, связана ли история психбольницы №5 с историей жизни еще каких-нибудь знаменитостей, персонал отвечал уклончиво. Возможно, это закрытая информация. На вопрос о помещении в психбольницу по политическим мотивам, мы, естественно, тоже не получили прямого ответа. Мы думаем, что если бы власти захотели неудобного человека объявить сумасшедшим, надежно изолировать и оставить в пределах досягаемости, то более подходящего места, чем психбольница №5 тюремного типа в подмосковном Троицком, трудно придумать. Но было ли такое в действительности, мы не знаем.
Кое-какая связь с политической жизнью страны все же прослеживается по архивным материалам. Снова позволим себе длинную цитату из вышеупомянутой книги «История села Троицкого и его окрестностей».
«В 1911 голу в лечебнице находился революционер Львов, которому грозила смертная казнь. Он симулировал душевное заболевание. Для симуляции он выбрал диагноз кататония. Позже уже в 1930-е годы Львов издал книгу воспоминаний «Сквозь строй»:
«Фактически порядки, в общем, может быть независимо совершенно от врачей, были очень жестоки. Служители, как на подбор, зверски относились к больным, особенно к «статейным», т.е. арестованным по какой-либо статье или уже осужденным. У этой компании были свои методы и приемы «усмирения». Двое схватили меня за руки, вывернули их в суставах, третий начал бить коленом в конец крестца. Били искусно, причиняя сильную боль, но, не оставляя знаков. Излюбленным приемом было брать за половые органы и давить их, доводя больного до обморочного состояния. При воспоминании об этой боли, сейчас через двадцать лет, становится не по себе.
Чтобы не сойти с ума, я разбил день на части. Утром усиленное занятие точными науками, после обеда сон. Затем занятия по социально-общественным дисциплинам, после ужина прогулка, экскурсия, художественные развлечения. Конечно, для занятий я не садился за стол в кабинет или в библиотеку. Конечно, для прогулки я не выходил из палаты, а для художественных развлечений не отправлялся в театр или на концерт. Целыми днями, неподвижно скорчившись или на кровати или на полу в углу палаты или во дворе, укрыв голову халатом или одеялом, я вел свои занятия, совершал путешествия, наслаждался музыкой, произведениями искусства и т.п. Все это проделывал мой мозг».
К осени 1911 года мама Львова и нанятый ею адвокат добились в военно-полевом суде переосвидетельствования.
«Впечатление, несомненно, теперь я производил настоящего больного. Отекший от сидячего положения, непорядка в кишечнике и, несомненно, туберкулезного процесса, обросший волосами, с землистого цвета лицом, с диким выражением глаз – я был типичным обитателем сумасшедшего дома».
21 ноября 1911 года Львов был признан неизлечимо больным и отдан на поруки матери. После революции он был чекистом, а потом работал журналистом и редактором в, как минимум, в 14-15 изданиях. Окружающие отзывались о нем, как об умнейшем и образованнейшем человеке.
Авторы психологи Ширяевы Игорь и Лариса
Интернет-СМИ «Интересный мир». 09.01.2012
На свои личные деньги мы покупаем фото и видео аппаратуру, всю оргтехнику, оплачиваем хостинг и доступ в Интернет, организуем поездки, ночами мы пишем, обрабатываем фото и видео, верстаем статьи и т.п. Наших личные денег закономерно не хватает.
Если наш труд вам нужен, если вы хотите, чтобы проект «Интересный мир» продолжал существовать, пожалуйста, перечислите необременительную для вас сумму на карту Сбербанка: Visa 4276400051181130 Ширяева Лариса Артёмовна или MasterCard 5469400010332547 Ширяев Игорь Евгеньевич.
Также вы можете перечислить деньги в кошелек ЮMoney: 410015266707776.
Это отнимет у вас немного времени и денег, а журнал «Интересный мир» выживет и будет радовать вас новыми статьями, фотографиями, роликами.
