За восточным занавесом

Мы сидим в антикварной Галерее Кирилла Данелия за чашечкой ароматного восточного кофе. Вокруг нас потрясающие воображение древности из частных коллекций. Мы разговариваем с президентом Ассоциации по изучению Древнего Египта «МААТ» Виктором Солкиным. Наша беседа, как традиционный восточный узор на ткани, она вьется причудливо, непредсказуемо и, кажется, что бесконечно. Так общаются друзья и близкие люди за восточным занавесом. Мы разговариваем о Египте и египтологии, об арабах и арабистике, о древности и современности, о женщинах и мужчинах. К концу беседы память напоминает сосуд, наполненный тягучим ароматным маслом, частью которого мы решили поделиться с читателями.

«Интересный мир»:
– Египтология – необычное увлечение и уж тем более профессиональная специальность для современного человека. Как возникло притяжение Древнего Египта в твоей судьбе? Это из семьи?

Виктор Солкин:
– Мое увлечение совершенно не династическое. В семье никто не увлекался Древним Египтом. Мне было семь лет, когда мама привела меня в Пушкинский музей на выставку серебра из коллекции барона Тиссен-Борнемиса. Легкая, светлая и абсолютно чуждая мне европейская коллекция. Из мальчишеского любопытства и от скуки я заглянул за тяжелый занавес в боковой проход, ведущий в Египетский зал. Из полумрака на меня глядело огромное каменное лицо с египетскими, уходящими к вискам глазами. Это была маска саркофага египетского жреца. Вот с этого и началось притяжение…

«И.М.»:
– На маму это лицо жреца тоже так же подействовало?

В.С.:
– На маму тоже подействовало, но совсем не так же. Она отказалась меня вести в Египетский зал. Для нее это был некий темный, почти мрачный мир, вызывающий боязливое уважение, но не вызывающий желания прикоснуться. А для меня очень важно потрогать руками. Мама осталась ждать в Ассиро-вавилонском зале, а я, ребенок семи лет, ходил и трогал те памятники, которые стояли без витрин, смотрительницы, к счастью, не обратили на меня внимания…

«И.М.»:
– А сейчас привычка познавать мир руками осталась?

В.С.:
– Да. Без этого мне трудно представить археологию. Ту археологию, которую я знаю и люблю. Для меня лично очень важно прикосновение к подлиннику. По-моему, без этого вообще нет египтологии. Есть специалисты-филологи. У них по-другому, они порой совершенно не разбираются в памятниках. А я люблю все трогать, изучать форму, материал.

«И.М.»:
– Археологические находки наощупь разные?

В.С.:
– Вы когда-нибудь трогали мумию? По глазам вижу, что нет! (смеется) К тому времени, как вам позволяют потрогать мумию руками – редкий случай, если без перчаток – вы уже столько знаете, что вам уже очень ХОЧЕТСЯ прикоснуться к ее бинтам руками. Никакого отвращения не возникает. Мумия наощупь похожа на тонкий пыльный картон. И вообще, когда вглядываешься в лица мумий, особенно тех, которые принадлежат известным историческим личностям, возникает ощущение, что перебираешь старые фотографии своих родственников, ведь тебе порой известны не только их судьбы, но и судьбы их близких, моменты счастья и беды, переписка. Только все это было порой несколько тысяч лет тому назад. Главные чувства в этот момент – это интерес, грусть и уважение. И да, все находки разные наощупь.

«И.М.»:
– Трудно, однако, в египтологии…

В.С.:
– В египтологии многим раньше было трудно, но совсем по другой причине, не только из-за сложности древнеегипетского языка или из-за объема необходимых специалисту знаний. Это была искусственно закрытая область знания, куда неохотно допускали новичков и молодых специалистов. Долгое время в нашей отечественной египтологии существовала почти «цеховая» система, в которой молодым специалистам вместо реализации своих идей и проведения самостоятельных исследований доставалась работа по подготовке документов для своих руководителей. К счастью, теперь она со страшным грохотом разрушается. Но давайте лучше о чем-нибудь более интересном!

Любая древняя вещь несет информацию. В ней незримо аккумулирован человеческий опыт с древнейших времен, и его до сих пор можно почувствовать. Если много знаешь, то когда берешь в руки такой предмет, то возникает твой личный уникальный внутренний диалог с ним. Ты читаешь надпись, например, на статуэтке, чувствуешь кончиками пальцев трещинки фаянса или теплую древесину, сравниваешь, анализируешь… Это очень личное и многомерное ощущение. И это всегда неожиданность. Ведь никогда заранее не знаешь, какая вещь попадет тебе в руки – на раскопе, в музее или в частной коллекции. Вот именно это почти мистическое ощущение необходимости диалога с древностью, которая очень близка мне духовно, этот азарт неожиданного впечатления, – вот это и держит в египтологии, в которую трудно попасть, трудно вписаться и очень трудно остаться. Ну, и безмерная любовь к Египту, конечно.

«И.М.»:
– Расскажи какой-нибудь конкретный случай.

В.С.:
– У меня, например, совершенно фантастическое впечатление от одной мумии, которую я много лет знал по фото, однако своими глазами увидел в апреле этого года. Это была царица Тейе, жена Аменхотепа III и бабушка Тутанхамона, жившая в 14 веке до новой эры. Мы многое знаем о ее сильном характере, уме, властности из текстов и свидетельств современников. Однако сама мумия, прекрасно сохранившаяся, с пышными волосами, все эти тексты дополняет тем, что нельзя передать словами: у царицы, даже забальзамированной, удивительная царственная осанка, чуть сведенные ключицы и тонкие, с опущенными углами губы. Невероятное величие и, безусловно, для меня – личное знакомство, то, что нельзя прочитать в книгах…

«И.М.»:
– Очень хорошо себе представляем, как сейчас набегут всякие мистики, контактёры, экстрасенсы, ясновидящие, колдуны… И все они будут говорить, что они «чувствуют» древнюю энергию и «видят» прошлое. В египтологии много таких людей? Ведь они должны сюда лететь, как мотыльки на свет. Тема такая. Вот даже ты говоришь о некоем «мистическом диалоге». Чем серьезный египтолог отличается от желающих спекулировать на «мистической» теме и привлечь к себе внимание?

В.С.:
– Я всегда говорю, что есть люди, склонные к эзотерике, а есть «эзотернутые»! Несомненно, есть реально тонко чувствующие люди. Они действительно чувствуют больше других. Но такие люди обязательно будут очень внимательны к любому предмету, к человеку, к находке. Они заняты не собой, не собственной искусственной и нарочитой самопрезентацией, а тем объектом, который они ощущают или исследуют, пытаясь понять самих себя. И есть люди «эзотернутые», которые смотрят, но не видят, увлеченные какой-то своей бредовой идеей. Они слушают, но не слышат. Забавно то, что из сотен женщин, говорящих всем, что они-то, совершенно точно, и есть перерождение Клеопатры или Нефертити, мне не встретилась ни одна, которая была бы реинкарнацией носительницы сандалий Клеопатры. Была такая должность. Кстати, очень почетная. Но она далека от современных представлений о желаемом статусе. И вот почему-то носительницы сандалий в современных женщин не перерождаются (смеется). Хотя, если серьезно, в Древнем Египте вообще не было понятия о реинкарнации, как таковой; египтяне верили только в целевое перерождение, т.е. в ситуацию, когда с какой-то конкретной целью, очень значимой, божества проявляют на земле древнюю душу в новом теле, которая, выполнив свою задачу, уходит обратно в иной мир.

Вообще, вокруг египтологии всегда собирались специфичные и странные люди. На самом деле толком ничего не зная о Древнем Египте, не прочитав ни одного древнего текста в подлиннике, они рассуждают о якобы известных им секретах египетской магии, о фараонах, об инопланетянах и о таинственных случаях… Совсем одиозные шарлатаны – о пирамидах из бетона, Атлантиде и «працивилизации». Все это части одного явления, которое я называю «египетской матрешкой» – снаружи вызывающе ярко, а внутри пусто и, в целом, никак вообще не связано с реальным Древним Египтом.

Отчасти отечественная египтология сама виновата в том, что вокруг этой темы много пустых фантазий. Полноценной специальности «египтология» в ВУЗах России до сих пор просто нет. Сложился закрытый круг специалистов по Древнему Египту, которые трудно пускают чужих в свой круг, неохотно делятся своими знаниями с неспециалистами, т.е. с широким кругом обычных людей. Попросту не делают того, чем обязательно занимаются все ведущие зарубежные египтологи. Эта закрытость и изоляция тоже способствуют фантазиям обывателя на тему Древнего Египта. Отсутствие реальных знаний всегда порождает «народное творчество», если тема народу интересна и цепляет на эмоциональном уровне.

«И.М.»:
– А бывает так, что пришла в эту тему «египетская матрешка», а через некоторое время человек увлекся, изменился, и «на выходе» получился человек, глубоко знающий материал и искренне увлекающийся уже не бредовыми идеями, а самим Древним Египтом?

В.С.:
– Конечно! Я знаю такие случаи. В египтологии попросту незачем что-то придумывать и фантазировать: материал сам по себе бывает настолько богатый, неожиданный и удивительный, что это ярче любых фантазий. Если человек это понимает, он перестает быть «египетской матрешкой» и начинает свой путь к египтологии, от дешевого сувенира – к пониманию подлинного произведения древнего искусства. Не важно, насколько этот статус у него подтвержден или не подтвержден пафосными регалиями. Я всегда очень внимательно наблюдаю, как человек работает с находками и публикациями, как взаимодействует с подлинным материалом. Если человек отталкивается от, собственно, египетского наследия, у него есть шансы построить свой уникальный диалог с древностью, а если человек занят рассуждениями на тему, какое он перерождение Тутанхамона или Клеопатры в списке «посвященных» – то никаких!

«И.М.»:
– А если человек говорит на древнеегипетском языке? Есть у нас такой знакомый… Тексты на саркофагах читает, на древнем языке говорит… Ну, очень сильное впечатление производит. Это к какому случаю относится? Матрешка или не матрешка?

В.С.:
– Читать тексты – это одно, а пытаться, обманывая доверчивых, говорить на мертвым языке – другое. Ни один человек в мире не может говорить на древнеегипетском языке. Причина очень простая: мы знаем только согласные и полусогласные звуки этого языка, вставляя гласные, по академической системе, для удобства условного произношения. Мы можем понимать многое из написанного, однако, например, сложные религиозные гимны читаются с большим трудом. Перевод многих понятий древнего языка еще уточнять и уточнять. В нашем языке и в нашей культуре эти понятия, которые являются частью того, древнего мира, попросту отсутствуют. Нет близких аналогий. Поэтому мы даже понимаем написанное, если это сложный ритуальный текст, а не литературное произведение, не совсем полноценно. А уж говорить при неизвестных гласных звуках совсем нереально. В этой области мы, увы, трагически немы и имеем дело с утерянной культурой, ведь последний иероглифический текст датируется 4 веком новой эры. Египет удивительно, бесконечно глубок для серьезного исследователя! Он не перестает удивлять даже тогда, когда кажется, что ты много знаешь, и тебя почти ничем уже не удивишь. Это еще одна причина притяжения Древнего Египта.

«И.М.»:
– Расскажи о каком-нибудь удивительном случае.

В.С.:
– Я расскажу, пожалуй, не о научном удивлении. Это далеко от обычного человека, это трудно почувствовать и сопережить. Я расскажу о простом человеческом переживании.

В 1996 году я просидел ночь в Луксорском храме. Просидел среди древностей, среди колонн-папирусов под темным низким звездным небом, наедине со своими мыслями и чувствами. На весь храм тогда было всего двое охранников, бакшиш был мелок (смеется), террористов тогда не ловили, и мне никто не мешал. Я чувствовал полное эмоциональное слияние с этим удивительным пространством прошлого внутри настоящего. Когда утром с первыми лучами египетского солнца я вышел наружу, мне было УДИВИТЕЛЬНО хорошо! Это тот самый личный, внутренний опыт, без которого глубина в научном знании также невозможна.

«И.М.»:
– Ты так интересно говоришь о мире Древнего Египта «этот»… а наш окружающий современный мир тогда для тебя «тот»? Мир Древнего Египта ближе?

В.С.:
– Египет пришел в мою жизнь, когда мне было семь лет. Сейчас мне тридцать четыре. Я этим живу почти всю свою сознательную жизнь! Всё моё мироощущение, по сути, сформировано на основе диалога с Древним Египтом. Это мой образ жизни, моя профессия и моя любовь, о которых я говорю «этот» мир. Я этим миром живу. Я его чувствую и в нем растворяюсь. Поэтому «этот» мир.

«И.М.»:
– Но в Египте есть и другой мир. Мы называем его «хургадный» мир…

В.С.:
– Я никогда ни ногой не вступал в Красное море. Неинтересно. А на то, что мне неинтересно, у меня попросту нет времени. А насчет «хургадного» мира… хм, надо запомнить это выражение… да, и это есть, но оно существует для меня в «том» внешнем мире. А в «этом» моем мире все по-другому.

Жизнь в туристической резервации и жизнь в долине Нила – это разные миры! Я знаю случаи, когда матери плакали, если их взрослый ребенок устраивался на работу в туристическую зону. Да, это неплохой заработок. Но для приличной египетской семьи с традициями ребенок, по сути, потерян. Идет разрушение духовных, человеческих, семейных ценностей. Это своего рода продажа. Это может быть выгодно, но это не одобряется в кругу приличных людей.

Иное дело в долине… это другой мир, другие ценности, другие традиции. В долине до сих пор арабская женщина протягивает навстречу гостю руки, смоченные водой, в знак высшего приветствия и гостеприимства. Так было еще при фараонах. Это аутентично и истинно.

«И.М.»:
– Кстати, об истинности. Современные арабы утверждают, что они потомки древних египтян. Насколько мы знаем, арабы были завоевателями Египта, а теперь потомки пришлых племен-завоевателей, не имеющие никакого отношения к коренным жителям и их культуре, зарабатывают деньги на наследии древней культуры. Это так?

В.С.:
– Нет. Антропологический тип древнего египтянина прекрасно сохранился среди современных обитателей долины Нила. Бывает очень забавно, когда изучаешь древние фрески, статуи и потом, случайно, на базаре в Каире встречаешь человека, лицо которого невероятно похоже на тот или иной памятник. Египет ассимилировал многих завоевателей, кровь которых смешалась с кровью исконных жителей страны и арабы здесь не стали исключением. Кроме того, в обычаях, поверьях и обрядах многих современных деревень Верхнего Египта я часто нахожу отголоски древнеегипетской культуры. Современные египтяне – не важно, арабы или копты – подобно древним египтянам очень склонны к магии, вере в духов и предсказания. У них есть традиции и ритуалы, которых нет ни в одной другой арабской стране. Они часто сами не знают, откуда это, но на самом деле репродуцируют это из древности, из той самой древнеегипетской культуры, отдаленными наследниками которой они и являются. Многие обряды, которые совершают современные египетские мусульмане, уходят корнями в верования Древнего Египта, и это очень чувствуется, если общаться с египтянами близко, годами.

«И.М.»:
– Расскажи что-нибудь из современности.

В.С.:
– Я много лет дружу с одной арабской семьей, живущей в археологической зоне, закрытой для туристов. Они с самого начала были очень дружелюбны и гостеприимны, как почти все египтяне. Но с каждым годом изменяется степень доверия, то, насколько много Вам начинают показывать, поверять. Это Восток. Есть фасад, но все самое важное скрыто за восточным занавесом. И только многолетние проверенные отношения позволяют чужеземцу слегка заглянуть за этот занавес. Через пять лет нашего знакомства мне показали старшую любимую жену. Еще через несколько лет мне было позволено поиграть с их любимым сыном. Семья наблюдала, как мальчик примет меня. Это было доверие, и это был своеобразный экзамен на право еще большего доступа в их внутренний мир. Это, кстати, тоже, опосредованно, наследие древнеегипетской культуры. Если древние жрецы в храмах сомневались в правильности решения, они шли на детскую площадку и слушали, что говорят играющие там дети 5-6 лет. По детским словам жрецы делали выводы о том, какое решение, все-таки, будет наилучшим. Так что реакция любимого сына на чужеземца – это был тест, приготовленный для меня. Если бы я его не прошел, дальнейшего сближения бы с этой семьей не произошло. И кстати, в современном Египте до сих пор нет детских домов и домов для престарелых. Нет необходимости. О детях и стариках обязательно кто-то позаботится.

«И.М.»:
– А как же грязные египетские ребятишки, просящие милостыню у туристов? А как же нищие старики у гостиниц?

В.С.:
– А знаете, что говорят на эту тему сами малолетние египтские ребятишки из деревни близ храмов или гробниц на корявом, но вполне понятном английском? «I’m just working with a tourist!» («Я просто работаю с туристом!» – перевод редактора) Гигиена в традиционных арабских семьях традиционно стоит на одном из важных мест. Это суровая необходимость в африканском климате. Но если ребенок работает около туристической достопримечательности попрошайкой, то грязь – это рабочая «униформа». Это просто работа.

«И.М.»:
– Именно это попрошайничество так раздражает многих российских туристов. Ведь некоторые едут на пределе своих финансовых возможностей, а тут на каждом шагу – бакшиш!

В.С.:
– Надо просто понимать, что культурная реальность в долине и в туристической резервации – это две очень разные реальности. В турзоне – это часто попрошайничество, граничащее с вымогательством. А в долине – это неотъемлемая часть мировоззрения. По мнению египтян, если Бог послал тебе денег, то поделиться крохотной долей с просящим – это доброе дело. Когда-нибудь кто-нибудь также поможет тебе, или Бог наградит тебя за добрые дела. И если так смотреть на вещи, то что в этом плохого?! Бакшиш – неотъемлемая часть египетской культуры мелких услуг, к которой попросту нужно раз и навсегда привыкнуть. Другое дело, что работа в туристической резервации (не важно, менеджером или попрошайкой) портит людей. Но это относится не только к Египту. Это относится к туристическим зонам всех стран мира. А подать или отказать – личное дело каждого.

«И.М.»:
– Вернемся к грязи. А что, в долине (не в турзоне) по улице бегают исключительно чистые ребятишки и ходят чистые благообразные старики?

В.С.:
– Дети – нет, а взрослые – да. Взрослые в арабских семьях очень чистоплотны. Это и традиции, и суровая необходимость. А вот дети, действительно, часто бегают грязные. Но причина не в отсутствии культуры или гигиены, а совсем в другом. Я уже говорил, что жители египетских деревнь многое позаимствовали из древнеегипетской культуры. У них очень развиты верования в то, что ребенка могут сглазить или испортить, например, завистью. Родители даже могут специально измазать маленьких детей грязью, чтобы не навлечь зависть и сглаз. Отношение к порче, сглазу и зависти в традиционных египетских семьях в сто раз более серьезное, чем русских семьях. Так же серьезно арабы относятся, например, к объятиям. Ведь это для них – обмен жизненной силой.

«И.М.»:
– Да, трудно понять чужой менталитет. Нам трудно понять их, а им трудно понять нас. В далеком в 1997-м году в Египте мы попытались объяснить торговцу, что мы оба по профессии психологи. Мешал языковой барьер, но когда араб-торговец нас понял, он закатил глаза и популярно объяснил двум увлеченным психологам, что в правоверной мусульманской стране, конечно, существует такое неприличное явление, как проституция, но психологической помощи нет и не может быть, потому что это вопиюще неприлично. Это куда более неприличная деятельность, чем проституция! Почему так?

В.С.:
– Душа – это абсолютно закрытая территория для постороннего человека. Душа – храм для избранных. Так принято в арабском мире. Образно говоря, тело находится за восточным занавесом, а душа за каменными стенами. Две египетские женщины запросто могут обсуждать при маленьких детях на своем арабском матерном подробности секса с любовником. Но душа – это сакрально! Поэтому проституция более прилична, чем психология. И уровни доступа к душе и к телу совершенно различны.

«И.М.»:
– Ты знаешь арабский матерный?

В.С.:
– В некотором объеме (смеется).

«И.М.»:
– Расскажи еще что-нибудь об особенностях культуры.

В.С.:
– Гостеприимство предписывает египетской женщине принять гостя, даже если этот гость – мужчина. А традиции предписывают принимать постороннего мужчину только в присутствии мужчины своего рода. Но гость в той же деревне может прийти, когда мужа, например, нет дома. Проблема эта решается очень легко. Женщина сдержанно принимает гостя в присутствии своего ребенка мужского пола, иногда – младенца. Он ведь тоже мужчина!

Представления об открытости и закрытости у арабов и европейцев очень разные. Невербальные сигналы очень разные. Нормальный открытый взгляд европейской женщины однозначно считывается арабским мужчиной как сигнал: «Я тебя хочу!» А потом у этих же женщин возникают многочисленные мифы о невоспитанных навязчивых арабах.

«И.М.»:
– Раз уж мы заговорили о современности, тебе нравится современный Египет?

В.С.:
– В 1996 году в каирском Макдоналдсе висел на стене портрет Мэрилин Монро, только вот ее довольно откровенный для арабского мира наряд был закрыт полупрозрачной тканью. А в 1998 году я увидел на улицах Каира первых женщин за рулем автомобилей. Водители-мужчины высовывались из окон своих машин, крича на них последними словами. В Египте 2011-го молодые мужчины активно женятся на европейках бальзаковского возраста, а в Каире есть магазины с алкогольной продукцией, немыслимые еще десять лет тому назад. И хотя это осуждается в приличных традиционных семьях, это осуждаемое, увы, уже тоже постепенно становится распространенным явлением. Египет меняется. Это закономерно и естественно. К чему приведут эти изменения, я не знаю. Но, однозначно, Египет 1996-го года мне симпатичнее Египта 2011-го. А всего-то пятнадцать лет прошло. В масштабах медленно текущего египетского времени, пятнадцать лет подобны крохотной песчинке в пустыне.

«И.М.»:
– Мы как-то так незаметно пришли к неоднозначной теме, мимо которой пройти трудно. Секс-туризм в Египет. Что это такое, и как к этому относиться, если посмотреть на реальность глазами египтолога? Что происходит на самом деле?

В.С.:
– На самом деле происходит нормальный и, как это часто бывает, драматический диалог культур. Когда египтяне в древности завоевали Нубию, у них появились нубийские наложницы. Это был куда более драматический процесс, чем добровольный секс-туризм россиянок в Египет. Но и в том и в другом случае возникает одно явление – культурный диалог. Хорошо, что он есть. Плохо, что наши дамы часто не понимают, что это игра в любовь обязательно происходит только по арабским правилам и, как говорится, «в чужой монастырь со своим уставом не ходят». По-другому не бывает. Это менталитет.

«И.М.»:
– А что это за правила?

В.С.:
– В арабском мире существует несколько видов брака. Наши дамы этого не знают, потому что не дали себе труда заранее изучить культуру страны, в которую едут. Еще в древнейшие времена, когда каирские купцы уезжали торговать в другой город, они заводили там себе временную жену. В арабском мире это одна из разновидностей брака, т.н. «орфи», но без серьезных юридических обязательств, традиционных в случаях брака для европейской культуры. Наши дамы хотят брака с египтянином? Они его получают. Только это не тот брак, на который они рассчитывали.

«И.М.»:
– А есть случаи «тех» браков? Т.е. браков, максимально приближенных к ожиданиям женщины. Ведь женщина ждет, помимо всего прочего, социальной защищенности.

В.С.:
– Есть. Но таким бракам предшествует долгий диалог семей с обеих сторон. Тут действуют совершенно другие правила и традиции. Но женщине нужно быть готовой принять ислам. Взамен женщина получает очень большую социальную защищенность. Наши женщины, даже принимая ислам, часто не дают себе труда ознакомиться с законами и правилами, действующими в новом для них мире. А зря! Эти законы и правила созданы, в том числе, для защиты женщины. И женщина в традиционной арабской семье далеко не забитая и не бесправная. Часто наоборот, именно мужчина связан многими ограничениями.

«И.М.»:
– А египтянин, вообще, может выбрать европейскую белую женщину не в роли хабиби, а для серьезного, в нашем понимании, брака? Или чудес не бывает?

В.С.:
– Чудеса бывают, но это не чудо, а просто знание культурных особенностей и взаимное уважение в паре. Арабу выгодно жениться на европейке. Нет калыма. И в конце концов, это престижно. Эффектная иностранка – это предмет гордости. Но египтянин обычно постарается сделать все, чтобы жена жила на его территории в Египте, а не он жил на территории жены в Европе. Это и культурные представления о том, как правильно, и рычаги для мужского доминирования. Кроме того, египтяне искренне любят свою страну. Они намного большие патриоты, чем мы. Египтянин и несколько иностранных языков с легкостью выучит (египтяне очень способны к языкам), и работу в Европе найдет, но без привычной дружеской беседы с близкими друзьями с традиционной «шишей» – кальяном в руках – ему будет очень тоскливо. Это форма любви к Родине.

Да и для женщины выгодней жить с мужем-египтянином у него в Египте. Здесь она получит полноценный и очень подробный (на все случаи жизни) брачный контракт. Настолько подробный, что такие редко заключаются в западных странах. Правда есть… не минусы… особенности: чрезвычайное разделение мира мужчин и мира женщин, ребенок при разводе всегда остается с мужчиной, ну и ислам – обязательно! Нужно понимать, что равного, в европейском смысле, партнерства с мужчиной-арабом не будет. Всегда будет неравенство. Но это очень сбалансированное неравенство. Потому что есть сферы, где царит женщина. И еще будут многочисленные ограничения свободы. Но эти же ограничения дают женщине фантастическую, по европейским меркам, социальную и финансовую защищенность.

«И.М.»:
– Если российская женщина решилась на этот шаг, с чего ей нужно начинать?

В.С.:
– С книг. Любое познание начинается с книг! Потом ей нужно завести арабскую подругу и просто поговорить о том, каково это быть женой в Египте? А потом нужно ехать, но не в туристическую резервацию, а в долину Нила. Очень желательно ехать с сопровождающим мужчиной-родственником и вести себя достойно. Тогда к женщине будет совсем другое отношение.

«И.М.»:
– Легко сказать, ехать! А как же многочисленные «легенды» об арабах-террористах, об арабах мошенниках и ворах?

В.С.:
– Никогда не слышал о массовом египетском терроризме. Египтяне никогда не любили войн, это исключительно миролюбивый и гостеприимный народ. Многочисленные арабы-террористы? Это что-то из области фантастики, по-моему, по крайней мере, когда мы говорим о Египте. Мошенники и воры есть в любом государстве и среди любого народа. Но египтяне больше боги торговли (вот здесь они в своей тарелке), чем боги воровства. Зачем воровать, если можно выторговать?! (смеется) И вообще, по ночному Каиру можно гулять намного спокойнее, чем по ночной Москве!

«И.М.»:
– Ага, только бакшиш будут на каждом углу просить.

В.С.:
– Если не говорить о туристических кварталах, то чрезмерно просить не будут. Ведь традиционный бакшиш – это и плата за оказанную услугу, и спасибо, и богоугодная жертва. Всегда можно найти взаимовыгодный и взаимоприятный баланс между дающим и принимающим.

«И.М.»:
– Что тебе нравится в Египте помимо людей и древностей?

В.С.:
– Климат! (смеется) В Москве я элементарно мерзну. Отношение к религии. По их представлениям нерелигиозный человек – это пустой человек. Лучше верить в самого странного экзотичного и непонятного бога, чем вообще не иметь веры в душе. И мне трудно с этим не согласиться. Еще нравится общность людей, представления о дружбе и взаимовыручке. Патриотизм нравится, любовь к Родине нравится. Последняя революция очень наглядно показала эту общность людей, когда в момент угрозы огромное количество людей мгновенно объединилось и встало живой цепью вокруг Египетского музея в Каире, Александрийской библиотеки, храма в Карнаке. А как в Каире празднуют свадьбы! Бывает, что на свадьбе гуляет несколько кварталов огромного мегаполиса. А ведь Каир намного больше Москвы. А еще говорят, что разобщенность – это свойство любого мегаполиса. Каир наглядно опровергает это утверждение!

Еще египтяне поразительно умеют находить радость в любых тяжелых условиях. Этой радостью они перекрывают и голод, и безденежье, и болезни, и смерть. Этим они побеждают традиционный египетский фатализм, и это вызывает уважение.

Многим стоит вспомнить, что Египет, между прочим, это не только потрясающая древняя культура. Это и современные достижения. Египетское кино смотрит весь арабский мир. Египетские литераторы любимы во всем мире, чего стоят только великий нобелевский лауреат Нагиб Махфуз или интереснейший современный писатель Аля аль-Асуани. Египетская фармацевтика – превосходна. Египетский институт семьи и брака один из самых стабильных, если подходить к нему правильно, зная законы и обычаи. Какие еще нужны аргументы?

«И.М.»:
– Да уж… похоже, что уже никаких. Особенно, когда задумаешься о нашей российской действительности…

С египтологом Виктором Солкиным беседовали Игорь и Лариса Ширяевы.
Фото из личного архива Виктора Солкина.

Электронное СМИ «Интересный мир». 03.10.2011

tweet