Козел недоволен. Вместо того, чтобы пастись, он вынужден стоять на кошме, на которой ничего не растет. Пару раз козел порывается уйти – не пускают, и он продолжает стоять, философски пережевывая поданный пучок травы. Глаза его ничего не выражают.
Та же рука, которая дала травы, внезапно хватает козлиную морду и дергает ее вверх. Другой рукой человек делает хищное, отточенное и потому красивое движение. Лезвия не видно, но козел внезапно дергается, из горла первым толчком выплескивается кровь, после чего брызжет, заливая все вокруг.
Козел трясет головой, силится отпрыгнуть, но внезапно ноги подламываются, и он падает грудью на кошму. Голова бессильно тыкается мордой в землю с бульканьем и хрипом. Так он лежит какое-то время, пока жизнь, журча, вытекает наружу. Потом тело медленно заваливается на бок, голова запрокидывается, упрямо вздернув покрасневшую бородку, и стекленеющий глаз прямоугольником зрачка вперяется в небо.
Несколько секунд люди неподвижно стоят – смерть всегда вызывает уважение – потом как-то буднично человек с ножом садится на корточки, быстро делает надрезы на коже и начинает свежевать. Ему помогают. На глазах козел превращается в бесформенную груду мяса. Нетронутой остается лишь голова с торчащим из пасти клоком зеленой травы. Глаз козла теперь смотрит на меня, и взгляд этот туп, безразличен и вечен.
Поворачиваюсь и ухожу. Нужно успеть на автобус. Немного неприятно. Неприятно оттого, что люди вокруг ждали даже не смерти, а послесмертия. Если задуматься, точно так же в столовой, стоя в очереди с пустой тарелкой, не обращаешь внимания на раздающего, но следишь за его половником.
На пути к автобусу еще несколько козлиных смертей. Их режут каждого отдельно, видимо, чтобы не началась паника в стаде. Жертвоприношения – дежавю: одного только что зарезали, другого уже свежуют, а вместо третьего лишь клочья светлой шерсти и темная от крови земля.
Что чувствую? В общем, ничего. Дико? Нет. Это естественно. Разумеется, когда налицо и причина, и следствие – от козла до бифштекса, невольно задумываешься. Но ненадолго. Муки голода сильнее мук совести, а рассуждают о плохом обращении с животными, как правило, на полный желудок. Вечером, придя в Тукуче (Tukuche), заказываю стейк, и мясо очень свежее.
На выходе из деревни встречается много нарядно одетых непальцев. Кто-то из идущих с рюкзаком европейцев с отвращением смотрит на них и говорит – вот, мол, идут на убийство, как на праздник. Дурак. Когда мы идем на праздник или в гости, мы тоже едим мясо и тоже наряжаемся. А еще более странно наряжаться, чтобы закопать кусок мяса в деревянном ящике. Вегетарианцы, буде последовательны, давно бы уже умерли с голоду. А здесь и люди сыты, и боги рады. Аминь!
***
За деревней на берегу реки стоят два довольно старых автобуса китайского производства, и, несмотря на раннее утро, людей много. Узнаю, что автобус идет около двадцати минут, дальше дороги нет – обвал. Стоит уточнить: автобус именно идет, а не едет. Но идет так, что – a posteriori – в следующий раз предпочту пешком. Пока же в раздумье гляжу на ободранные автобусные бока. Внезапно поднимается несусветный гвалт – объявлена посадка.
Люди забрасывают вещи на крышу, водитель увязывает их. Закидываю свой рюкзак одним из последних и спрашиваю, можно ли поехать наверху. Водитель улыбается, отрицательно качает головой и показывает рукой вниз, на Кали-Гандаки (Черная река). Смотрю в мутные бурные воды ее… Может, лучше пешком? Но интерес сильнее – иду в автобус. Моей заднице почему-то всегда интересно…
В салоне занимаю стратегическое положение – на ступеньках, то есть в случае чего, можно выпрыгнуть. Впрочем, другого места нет, люди сидят буквально на головах – по трое на двухместных сиденьях, в проходе на плетеных табуретах, а кто-то даже на полу. Количество потенциальных трупов почти вдвое превышает автобусную квоту. Непальцы весело галдят. Трогаемся…
Водитель, безусловно, мастер. Путь идет по левой стороне ущелья, по-над рекой, иногда по самому краю, и это трудно назвать дорогой. Колея местами полностью утопает в грязи, автобус просаживается по брюхо, и тогда я задираю ноги, потому что жидкая грязь заливает нижнюю ступеньку. Но не буксуем – под грязью скальное основание. Несмотря на небольшую скорость – не более 10 км/ч, кренит и швыряет так, что приходится держаться и руками и ногами, чтобы не вылететь в открытую дверь. Самое неприятное, когда автобус спускается с небольших подъемов и его начинает заносить задом в сторону обрыва. В такие моменты водитель газует, бешено крутя руль в сторону заноса, а пассажиры дружно охают.
Чтобы не думать о том, что выпрыгивать некуда – двери выходят не на реку, а в другую сторону, а здесь практически впритык скала, – пытаюсь понять, почему стены автобуса так ободраны снаружи. Через минуту исчерпывающий ответ: при спуске с очередного пригорка, нас заносит, и водитель выкрутить руль не успевает. С отвратительным скрежетом автобус идет впритирку к скале, на меня сыпется каменное крошево, земля, трава. Отряхиваюсь, и женщина в красном сари рядом весело смеется. Забавно, да.
1. Водитель и автобус. Стены последнего ободраны о скалы.
Вскоре половина салона выходит – впереди крутой подъем, перегруженная машина не въедет. Автобус разгоняется где-то до тридцатника, переваливаясь с боку на бок и без серьезных заносов, успешно заезжает наверх и глохнет. Топаем к нему по грязи.
У автобуса консилиум. Один из пассажиров, пожилой непалец, почувствовал себя плохо, и его тяжело тошнит. Выйти из автобуса старик не успел, только открыл окно и свесил голову вниз. Кто-то дает ему воды, автобус едет дальше. Однако скоро вновь приходится останавливаться. Старику все хуже, его рвет чем-то желтым. Желчь? Мне кажется, дело не в укачивании – рвота один из признаков инфаркта. Похожие мысли возникают у кого-то из пассажиров – среди бесконечной непальской речи слышится слово «глицерин».
Врачей здесь нет, «скорых помощей» тоже. В ближайшей деревне один из пассажиров заходит в дом и через некоторое время выносит таблетку. Ее дают старику, но он не может ее проглотить. И выходить тоже не хочет. Он едет в соседнюю деревню на праздник. Это его дело. Смерть тоже личное дело каждого.
Когда приехали в конечный пункт, потерявшего сознание старика вынесли из автобуса и положили на землю. Судя по цвету кожи – темно-коричневая, она как-то посерела, – он умирал. Один из пассажиров присел рядом на корточки, и мелькнула дикая мысль: неужели сейчас свежевать будет?! Но присевший монотонно забубнил. Видимо, молитву.
Я пошел прочь. Светит солнце, вверху ветер сдувает снег с вершин, внизу зелень режет глаз, по тропе идут ослики, кто-то ест свежее мясо, облизывая пальцы в жиру, кто-то умирает, не успев выйти из автобуса…
2. Мост через реку. Ослики переходят по нему сами.
Дорогу преграждает первый обвал. Всего я их насчитал около десятка. Причем некоторые такие, что на восстановление дороги потребуется не один месяц. Но здесь, по ущелью, единственный путь. Как только очередной кусок склона уезжает в гостеприимные воды Кали-Гандаки (часто с людьми и машинами, кстати), по свежей осыпи прокладывается тропа, иногда весьма условная.
На некоторых участках ногу можно ставить только вдоль тропы, из стены торчат каменные выступы, которые приходится огибать, идти надо боком, и куда девать рюкзак – непонятно. Внизу в теснине несется река, и рев от воды такой, что хоть в голос ругайся – все равно, не слышно.
3. Первый обвал. Здесь еще получается сфотографировать, хотя спиной упираюсь в скалу. Внизу – Кали-Гандаки, до которой метров тридцать.
4. Здесь тоже можно снимать, хотя уже было не до качества. Слева идет человек.
Кали-Гандаки, пожалуй, самая глубокая в мире река – она зажата между восьмитысячными массивами Аннапурны и Дхаулагири и течет, таким образом, на глубине километров шести-семи. Сплавляться можно только на отдельных участках, а на всех остальных это не река, а мясорубка.
…лицом к стене, рюкзаком к пропасти, маленькими шажочками вбок-вбок и руками за выступы. Тропинка шириною в полстопы. Прижимаюсь к скале вплотную, под пятками пустота, и хочется вцепиться в камень зубами. Я весь мокрый от пота. Не думал, что могут потеть даже мочки ушей, но чувствую, как на них болтаются капельки. Почему-то вспомнилась история про пограничника на Памире, который сорвался в пропасть, но в падении успел ухватиться за скальный выступ. Ему очень хотелось жить, и он провисел на руках более четырех часов, пока вытащили. После этого врачи несколько дней не могли разогнуть ему пальцы.
***
К счастью, такое узкое место встретилось лишь единожды. Все остальное, в сравнении, куда веселей. И тем не менее, меня трясет от перенапряжения. И от холода. Замечаю теперь, что в ущелье холодно, дует ветер.
Все-таки, большую поддержку оказал непальский носильщик. Моральную, разумеется. Физически ему было не до меня – как он пронес ЭТО на своей спине, я не знаю.
5. Лямка, свисающая вниз, – налобная.
Всякий раз, пройдя очередное узкое место, я оборачивался и удивлялся сначала тому, что я не улетел в Кали-Гандаки, потом тому, что не улетел этот непалец. Всякий раз он мне улыбался, утирая ладонями пот с лица, который по нему просто струился. Когда ущелье осталось позади, разговорились. Фотографироваться он отказался. Узнав, что я русский, сразу попросил гашиш. Кстати, подобные просьбы на протяжении всего путешествия поступали неоднократно. Вопрос: что больше всего делают русские в Непале?
Странно, сухожилия на ногах с утра болели, а сейчас перестали совершенно. Время – полдень. За шесть часов я увидел несколько смертей и несколько раз очень хотелось жить… Решаю идти дальше до упора, до вечера. Помыться бы вот только. И попить! И поесть! И переодеться. Литр воды из фляги выпиваю в два глотка, лезу в рюкзак за сухой футболкой. Вся одежда внутри, возле стенки, прилегающей к спине, мокрая от пота.
Ввиду сильного голода в первой встреченной деревне останавливаюсь. Непалец, хозяин lodge, спрашивает, что я хочу. Потом смотрит на меня и молча протягивает меню. Спрашиваю, не открывая:
– Лапша есть?
– Да.
– Самую большую тарелку.
– Хорошо.
– Чапати есть?
– Да.
– The same. Мясо, картошка?
– Тоже большую порцию?
– Да, все большое…
6. Сразу за деревней растет какая-то местная культура.
Ближе к вечеру выхожу на разлив Кали-Гандаки. Здесь ущелье расступается, и можно идти по руслу вдоль одного из рукавов реки.
7.
Там, где потоки приходится пересекать, заботливо проложены мостки.
8.
9. Пещерные города? Чортены в пещере.
Под вечер дохожу до деревни Тукуче или Тукче – кто как говорит, в зависимости от диалекта. На картах тоже два варианта написания. Останавливаюсь в lodge с большой, бросающейся в глаза вывеской. Моюсь, прополаскиваю мокрые от пота вещи, заказываю ужин и спрашиваю у хозяйки, сложно ли сейчас найти проводника. Говорит, да, очень, потому что праздник, Дасайн. А кто откажется поесть свежей козлятины и выпить вина вместо того, чтобы с безумными туристами переть в горы?
В общем, времени остается совсем немного, поэтому выход один: завтра с утра добраться до Джомсома на джипе, чтобы в запасе был день на поиски проводника, который все же согласится идти к Тиличо.
Пока не стемнело и ноги окончательно не перестали ходить, беру камеру и иду гулять по главной улице деревни.
10.
11. Архитектура.
12. Забавные окошки встречаются. Для чего они? Я в такое пролезу едва ли.
13. Вывеска громкая, но это всего-навсего обыкновенный lodge.
Местные детишки, похоже, днями напролет предоставлены сами себе, они играют друг с другом, старшие приглядывают за младшими, но встречалась и просто мелкотня, бредущая куда-то сама по себе.
14.
15. А эта малышня что-то просит поесть.
16. И что-то они выпросили.
17. Утром едва не опоздал на джип – от Нилгири глаз не отведешь!
18. Там, наверху, космический холод, ветер уже засвистел в свои трубы и начинает раздувать с вершины горы снежный флаг.
Автор Сергей Бойко. Источник.
Интернет-СМИ «Интересный мир». 05.09.2013
На свои личные деньги мы покупаем фото и видео аппаратуру, всю оргтехнику, оплачиваем хостинг и доступ в Интернет, организуем поездки, ночами мы пишем, обрабатываем фото и видео, верстаем статьи и т.п. Наших личные денег закономерно не хватает.
Если наш труд вам нужен, если вы хотите, чтобы проект «Интересный мир» продолжал существовать, пожалуйста, перечислите необременительную для вас сумму на карту Сбербанка: Visa 4276400051181130 Ширяева Лариса Артёмовна или MasterCard 5469400010332547 Ширяев Игорь Евгеньевич.
Также вы можете перечислить деньги в кошелек ЮMoney: 410015266707776.
Это отнимет у вас немного времени и денег, а журнал «Интересный мир» выживет и будет радовать вас новыми статьями, фотографиями, роликами.
