Православный психиатр. Часть 4. Путь к вере.

В подмосковном городе Долгопрудный в обычной маленькой квартирке на первом этаже живет необычный человек – православный психиатр Евгения Павловна Волосова. Мы воспользовались давним знакомством и взяли у нее интервью.

«Интересный мир»:

– Евгения Павловна, вы огромную часть своей жизни отдали работе в Первой Градской больнице. Помнится, вы всегда говорили, что это особое место. В чем особенность Первой Градской?

Евгения Павловна Волосова:

– В первую очередь, чрезвычайной интенсивностью врачебного труда. Это скоро-вспомощная больница общего профиля, преимущественно хирургического. Первая Градская пропускает через себя круглосуточный девятый вал человеческих болезней и страданий. Везут с травмами, с суицидами, с самоповреждениями, обмороженных, порезанных и обожжённых. И, конечно, с психозами.

«И.М.»:

– И каково в этом работать не обычному, а именно православному психиатру?

 Е.П. Волосова:

– Так же, как и всем остальным совестливым людям. Я сейчас озвучу свое личное мнение. Не существует православных психиатров. И какой-то особой отдельной науки православной психиатрии не существует. Существуют православные люди – верующие и совестливые. И при этом такой человек может быть психиатром, например. Человеческие качества первичны: совестливость, работоспособность, самоотверженность, служение идеалам – всё это и есть вера! При этом важно хорошее образование и профессионализм. А название – это просто условность, общепринятое обозначение, не более того. Больному человеку очень трудно обратиться к врачу-психиатру. Страшно. Он идет к именно к православному психиатру, как к человеку с определенными нравственными принципами. От православного психиатра ожидают большей доброты, внимания, бескорыстия… Проще говоря, православный психиатр – это обычный верующий человек с дипломом врача-психиатра, живущий и работающий по евангельским заповедям. И всё!

«И.М.»:

– Это накладывает какой-то отпечаток на работу врача?

Е.П. Волосова:

– Ответственности больше. Православный психиатр знает, что он ответит за свою работу не только перед людьми, но и перед Богом. Спасая чужую душу от психической болезни, ты спасаешь свою душу от греха и грязи. Это хороший стимул, чтобы качественно работать!

«И.М.»:

– А психиатрические больные чувствуют такое особое православное отношение к себе?

 Е.П. Волосова:

– Еще как чувствуют! И помнят отлично. Как-то поздно вечером медсестры меня вызывают потому, что больная не слушается, успокоить ее не получается, спать она не ложится. Я прихожу и спрашиваю больную: «Почему спать не ложишься?» Она отвечает: «Я тебя жду!» – «Зачем ты меня ждешь?» – «Тетенька, я хочу тебе большое спасибо сказать». – «За что?» – «А помнишь, ты меня одеялом укрыла, по голове погладила и сказала: «Все будет хорошо, Тамарочка!» И тут я вспоминаю, это же я ее в приемном отделении принимала, еще обратила внимание, что ей холодно и укрыла одеялом. Конечно, я ее потом забыла, а сейчас вспомнила. Больная, сказав мне «спасибо, тетенька», спокойно без всяких уколов ложится спать и засыпает. А ведь это хроническая психиатрическая больная. Больные учат врача человечности и уважению, и если врач этому не учится, ему нечего делать в медицине.

«И.М.»:

– Психиатрические больные, вообще, вылечиваются?

Е.П. Волосова:

– Все по-разному, конечно. От диагноза зависит, но больше от отношения к своей болезни. Вот мое личное нестрогое наблюдение. Если больной быстро успевает осознать, что он болен, если он понимает, что это реальная беда, и он теперь должен научиться жить с этой болезнью, если родственники не отвернулись, а помогают в беде, если больной реально выполняет назначения психиатра, то можно с помощью постоянного наблюдения и медикаментозной коррекции сделать так, что в последующие годы психически больной человек с очень тяжелым психиатрическим диагнозом в стационар больше не попадет. Это с тяжелыми психическими заболеваниями, которые считаются неизлечимыми. С более легкими расстройствами, тем более. А вопрос излечения, он скользкий в психиатрии. Сегодня нормальный – завтра ненормальный. Был буйный с бредом, а через три дня спокойный и все понимающий.

«И.М.»:

– Психиатрические больные понимают, что они сумасшедшие?

Е.П. Волосова:

– Не все, но многие понимают. Хорошо, когда понимают. Это шанс для врача и больного контролировать болезнь. Когда психиатрический больной дает адекватную реакцию горя на осознание того, что с ним случилось, это шанс на успех лечения. Это адекватная депрессивная реакция.

«И.М.»:

– Почему?

Е.П. Волосова:

– Люди же испытывают адекватные депрессивные реакции, когда кто-то из близких умер. А если человек осознал, что у него психиатрическое расстройство – это же тоже горе, пусть и меньшее, чем смерть близкого. Чему тут радоваться-то?! И равнодушие или спокойствие больного в этой ситуации неестественно.

Психбольной должен пройти стадию понимания, что с ним что-то не так и стадию горя по этому поводу. Это очень перспективно для выздоровления. В течение психической болезни бывают светлые промежутки, когда человек все очень хорошо осознает. Если психиатр внимательный и компетентный, он успевает этим светлым промежутком воспользоваться. И тогда совместными усилиями: врача и больного, медикаментами и добрым словом, – часто удается вырвать человека из лап болезни. И еще очень важно, чтобы психиатр не отчуждался от психбольного. Ты осознаешь вместе с ним, горюешь вместе с ним, и это психотерапевтично для больного!

«И.М.»:

– Психбольной должен знать, что он болен?

Е.П. Волосова:

– Да.

«И.М.»:

– И что, нужно говорить больному: «Дорогуша! Ты шизофреник!» Так?

Е.П. Волосова:

– Нет, я даю человеку понять, что с ним беда, он повел себя неадекватно, что это серьезная болезнь, а не каприз, чудачество или случайность. Но диагноз я не произношу вслух. Больной и так находится в трудном положении, его мозг не справляется даже с рядовой нагрузкой, зачем же я буду эту нагрузку увеличивать? Больному помощь нужна, а не формальный диагноз, который может придавить его своей тяжестью. От слова «шизофрения», например, ему легче не станет. А если вылечится, незачем ему с этой памятью о плохом жить. Пусть потом живет легко и радуется жизни.

«И.М.»:

– Евгения Павловна, а как вы от светских взглядов на психиатрию пришли к православным взглядам? Чем вообще ваша вера отличается от бреда, от галлюцинаций, от веры в зеленых человечков и белых бородатых карликов, например?

Е.П. Волосова:

– Отличается объективными фактами, пропущенными через личный опыт. У меня случай был. На дежурстве ночью у меня начинает умирать больной с алкогольным психозом. А он здоровый молодой парень, но отравился алкоголем – сильнейшая интоксикация, алкогольный бред, неконтролируемая двигательная активность. Его с этим алкогольным психозом к нам в психиатрию и привезли. Мы с медсестрой всю ночь ему капельницу ставили, уколы делали, когда буянить начинал – уговаривали, удерживали, на постели фиксировали. А он сильный и дурной. Под утро мы уже падаем от усталости, а он реально умирать стал. Мы с медсестрой, две молодые женщины, просто в шоке – не хотим мы, чтобы он умер!

Под утро мы обе сломались. В отделении капельницы закончились, спасать парня нечем. И силы тоже закончились. Мы уже обе тоже в полубредовом состоянии от усталости. Я в своем кабинете голову на руки уронила и говорю медсестре: «Иди умой его…». Она: «Как умой?» Я ей: «Да хоть как умой. Умирает человек…» Медсестра уходит. Я сижу и собираюсь с силами, чтобы пойти в палату и констатировать смерть.

Проходит какое-то время. Возвращается медсестра. Мне в истории болезни нужно записать точное время наступления смерти. Я обреченно медсестру спрашиваю: «Когда?» А она как-то странно на меня смотрит и отвечает: «Никогда». Идем вместе к больному. А он там живее, чем мы тогда с медсестрой были – взгляд ясный, щеки розовые, дыхание нормальное. Спрашиваю медсестру: «Что ты с ним сделала?» А он у нас раздетый лежал и в тот момент уже хрипел. Выясняется, что у парня на тумбочке бутылка с водой стояла. Мы думали, что минералка. Ну, медсестра взяла и всего его из этой бутылки полила и руками растерла. Она тоже уже в невменяемом состоянии была. Парень в себя приходит и говорит: «Спасибо!»

В общем, мать парня потом призналась, что она тайком вместо минералки крещенскую воду ему подсунула. Это же самые кондовые советские времена были. Никто об этом не знал: ни мы, ни парень. Так что психологический фактор исключается.

«И.М.»:

– И что, выжил парень?

Е.П. Волосова:

– Конечно. С той поры и пошел на поправку.

«И.М.»:

– Так может от теплых женских рук? Медсестра-то была молодая женщина. И красивая, наверное…

Е.П. Волосова:

– Если бы все так просто было, мы бы всех своих больных с того света на руках вынесли…

«И.М.»:

– Ну, может совпадение? Бывают же случайности. Вы всю ночь за его жизнь боролись, тут наступил кризис – и больной пошел на поправку. В школьных учебниках еще подобное описано…

 Е.П. Волосова:

– Пожалуйста, еще случай. Лежит у нас больная женщина, крупная, килограмм 120 примерно. И лет ей к 70-ти уже. Пролежень у нее огромный, примерно 20 на 40 см, куски мяса из тела вываливаются. Я понимаю, что вот эта язва будет у нее заживать много месяцев, если вообще когда-нибудь заживет. И тут хирург ее осматривает и замечает, что эта яма в теле покрыта яркими красными грануляциями, которых мы могли бы добиться интенсивным лечением только месяца через два примерно. А наблюдаемый результат достигнут за несколько дней. Неестественно это. Хирург ее повторно осматривает и меня спрашивает: «Чем лечили?» Я ему отвечаю: «Так ты же сам и лечил. Мы только своей психиатрической частью занимались». Он недоумевает. А через полтора месяца язва затянулась и молодой кожей покрылась. И это у старого человека.

«И.М.»:

– Что опять святая вода?

Е.П. Волосова:

– Нет, у нее сын священник оказался. Он в палату приходил и тайком от нас врачей молебен по своей маме отслужил. Мне потом больные рассказали. Подобных случаев было очень много в моей жизни. Честный врач, а в особенности врач-психиатр, под давлением фактов неизбежно приходит к допущению, что Бог существует. У кого-то это принимает форму веры, как у меня, а у кого-то это остается в форме научного допущения существования некоей Иной Силы… Мне ближе православная вера. Ну, не дураки же были наши предки. Они всё это уже до нас сформулировали. И потом моя вера – она не от теории. Мне никто не говорил, что надо верить. Меня сама жизнь в эту веру носом ткнула и всё наглядно показала.

«И.М.»:

– А потом что было, когда вы к вере пришли?

 Е.П. Волосова:

– Да то же, что и до этого – учеба и служение больному. По-другому в честной медицине не получается.

С православным психиатром Е.П. Волосовой беседовали психологи и журналисты Игорь и Лариса Ширяевы.

 

Электронное СМИ «Интересный мир». 02.05.2012