Охотники за головами: факты и вымыслы.

На карте Эквадора, обратив взгляд в ее правую нижнюю часть, нетрудно обнаружить почти правильный равнобедренный треугольник, вершиной устремленный на север-северо-запад. Река Пастаса, бегущая с северо-запада на юго-восток, образует его восточное ребро. Семьдесят восьмой меридиан и протянувшийся с севера-северо-востока на юг-юго-запад, словно нанизанный на него хребет Кордильеры-де-Кутуку, – формирует западное. Основание представлено широтным изгибом русла реки Сантьяго внизу слева; далее оно переходит в сухопутную границу с Перу, тянущуюся через леса в северо-восточном направлении до пересечения с Пастасой как раз в том месте, где она сливается с Бобонасой.

Истоки большинства рек и речек, заключенных в этот треугольник, лежат в горах, на склонах Кордильеры-де-Кутуку. Причудливо извиваясь, водные потоки ветвятся, словно крона исполинского дерева, разметавшись по равнине с высотами от двухсот семидесяти до четырехсот пятидесяти метров над уровнем моря, с плавным понижением рельефа с запада на восток. Сближаясь, они бегут в южном направлении, пока две главные «ветви» – Мангосиса и Кангайми, слившись в десятке километров к северу от перуанской границы, не превращаются в широкую Морону, более чем на двести километров катящую воды почти строго на юг – в Мараньон. Лишь Уасага, текущая вдоль Пастасы, в конце концов, вливается в соседку. Но уже далеко по ту сторону, в Перу.

Исторически эту область, с конца тридцатых годов двадцатого столетия известную как Транскутуку, населяли родственные по культуре племена хиваро, как прежде белые и метисы уничижительно называли шуар и близких им ачуар. Группы с богатой этнической культурой и историей, в силу объективных причин, о которых речь пойдет ниже, сохранившейся вплоть до наших дней.

Прежде мои маршруты в восточных лесах Эквадора пролегали преимущественно по бассейнам рек Бобонаса, Пиндояку, Конамбо, Курарай, Нушиньо, Напо и Типутини, то есть к северу от Пастасы. А посему сводили меня почти исключительно с индейцами кичуа, уаорани и жалкими остатками сапаро, осевшими на их берегах и по притокам. Они оставались едва ли не единственными, о ком я осмелился бы сказать, что их обычаи, материальная и духовная культуры в целом не чужды мне.

В случае с шуар и родственными им племенами все представлялось иначе: мое невежество в отношении этого народа было велико. Конечно же, я знал, что в разговоре с человеком не следует указывать на него пальцем или, будучи в его доме, заходить в женскую половину. Доводилось слышать и читать кое-что; читал я даже много. Я мог бы вспомнить несколько фраз, и знал имена многих животных и растений на языках шуар и ачуар, но не более того.

В целом, сведений о шуар у меня было немало, но отнюдь не все заслуживали доверия. Обычная ситуация, едва речь заходит о чем-то недостаточно изученном. Притом относительно небольшим числом исследователей, каждый из которых имел разный уровень подготовки и собственную точку зрения на изучаемую проблему, часто отличную от прочих. Свою лепту в этот хаос вносили и разного рода «знатоки», «туристы» и «специалисты», в жизни не видевшие шуар – или видевшие мельком, – но не преминувшие отметиться, компилируя чужие наблюдения, относящиеся к разным эпохам и пикантно сдабривая их примерами собственного невежества. От соседей же – индейцев или метисов – пользы в этом вопросе тоже немного. Неведение о происходящем за пределами общины, деревни или поселка бывает просто поразительным и не может не огорчать.

По-настоящему интересные отчеты и свидетельства зачастую хранятся в собраниях местных музеев и опубликованы маленькими тиражами, так что своевременно узнать о самом факте их существовании не всегда возможно. В этом отношении очень любопытные работы собраны «Институто Лингвистико де Верано», ведущим миссионерскую и исследовательскую деятельность в Амазонии. Я не берусь оценивать факт присутствия до недавнего времени и деятельность этой организации на индейских землях, но умалять этнографический аспект ее работы было бы неверно.

Не вдаваясь в подробности, в общих чертах все сводилось к следующему. Шуар – еще менее полувека назад «охотники за головами» и самая многочисленная народность восточных лесов и предгорий от Бобонасы и Пиндояку на севере до Мараньона на юге. В числе им примерно равны лишь лесные кичуа.

Изначально они селились более или менее оседло в горных лесах, которые сегодня на картах обозначены как южная пограничная с Перу провинция Самора-Чинчипе. Постепенно шуар расширяли свои территории, медленно расселяясь по прилегающим районам в восточном направлении, спускаясь во влажные предгорья и на равнины. По мнению историков, переселение это было вызвано отчасти тем, что с запада шуар к началу шестнадцатого века теснили сначала инки, а позднее испанцы. Сейчас индейские общины и центры раскиданы в джунглях вдоль рек, текущих к востоку от хребта Кордильеры-де-Кутуку. Кто-то осел даже вдоль Курарая – там шуар вообще никогда не было прежде. А в результате более поздних миграций часть их переселилась даже севернее Напо, образовав изолированные этнические группировки в окружении кичуа, сиона-секойя, кофан и, конечно, эквадорцев-метисов.

Несмотря на кажущуюся дикость и безграничность амазонских джунглей почти все они «поделены» между соседствующими индейскими народами, чьи земли вплотную примыкают друг к другу. Шуар не исключение.

К западу от них, по границе колонизации, живут поселенцы-метисы и кичуа. Широкая, даже в верхнем течении, Пастаса служит естественным барьером на севере и северо-востоке для большей части шуар Транскутуку, отделяя их от канело-кичуа и западных ачуар – обитателей низкой сельвы. На востоке они соседствуют восточными ачуар, достаточно близкими им по культуре. На юге – в Перу, с уамбис. Те, в свою очередь, южнее граничат с агуаруна, или ауахун, также родственными шуар по обычаям и языку.

Описание, которое я привожу здесь в надежде несколько прояснить место этого индейского народа на пестрой этнографической карте междуречья Мараньона и Напо, в известной степени, поверхностно. Среди тех же уамбис, живущих вдоль рек Сантьяго, а также Каунгус и Яупи, по территориальному признаку выделяют якинийя шуар – «люди с верхней реки» и тсуми шуар – «люди с нижней реки». Если же проводить различия по языковому, то можно назвать целых четыре группы: муруна шуар, муранийя шуар, щир уамбис и уамбис ауаран. И всегда отыщется немало иных признаков, которые позволяют самим индейцам проводить различия между собой и соседями, близкими и дальними.

Благодаря тому, что до второй половины двадцатого столетия шуар, наряду с ачуар, оставались в высшей степени воинственным народом, а также практиковавшемуся обычаю уменьшать головы побежденных противников – «тсантса», долгое время колонисты пренебрежительно называли их «хиваро», или дикарями. Сегодня за шуар закрепилось их собственное название, означающее «люди, человек, охотник, воин», в зависимости от контекста, в котором употребляется слово.

Среди эквадорцев существует традиция делить шуар на западных – так называемых «шуар приграничья», непосредственно и ежедневно сталкивающихся с колонистами, и восточных «шуар внутренних земель», живущих к востоку от Кордильеры-де-Кутуку. На мой взгляд, разделение это во многом искусственно, и правильнее рассматривать их, исходя из существующей практики самоидентификации индейских этнографических групп шуар, распадающихся на три основные ветви. Их представители – носители общей этнической культуры и языка. Но в силу объективных причин остаются расселенными по обширным территориям, природные условия которых существенно разнятся.

Муранийя, или мурайя шуар – «люди нагорий», «люди монтаньи», живут в долине реки Упано, от ее истоков на севере до слияния с реками Пауте и Юнганса на юге. Начиная с первой половины двадцатого столетия, они более остальных испытали на себе влияние культуры, привнесенной колонистами-метисами, кичуа и миссионерами. Селения мурайя шуар большей частью раскиданы вдоль рек, включая Упано и Намангоса. Почвы здесь достаточно плодородны, относительно спокойные и полноводные воды изобилуют рыбой, и рыбалка – один из традиционных источников питания для индейцев после расчистки (огорода).

Вторая большая группа называется унтсури шуар – «много людей», и исторически заселяла юг Кордильеры-де-Кутуку, а также Кордильеру-дель-Кондор вдоль пограничной с Перу реки Сенепа. Унтсури шуар, как и мурайя шуара, относительно давно поддерживают контакты с выходцами из других районов Эквадора и Перу. В наши дни они – жители преимущественно лесистых склонов и высокой монтаньи с высотами более тысячи метров над уровнем моря. Земли эти богаты животными, однако состав почв беден и они малопригодны для продолжительного возделывания.

На горных склонах Восточной Кордильеры Анд, восточных склонах Кордильер Кутуку и Кондор конденсируется и постоянно выпадает огромное количество осадков, приносимых восточными, северо- и юго-восточными ветрами с просторов неправдоподобно далекой Атлантики, – около четырех с половиной тысяч миллиметров. Конечно, это не шесть с половиной тысяч как в некоторых местах Западной Амазонии, но более чем достаточно, чтобы поддерживать влажность воздуха в восемьдесят или даже девяносто процентов при средней температуре на протяжении всего года плюс двадцать – двадцать два градуса по Цельсию. Очковый медведь, олени «венадо», пекари «сахино», гуатуса, гуанта и броненосцы, а также ягуар, тапир и еще множество других бегающих, ползающих и летающих тварей обитают в этих горных лесах. Все они служат основной пищей шуарских семей. Рыбы в быстрых горных реках не так много, как в предгорьях и в долине Упано. Это объясняет, почему рыба для унтсури шуар скорее дополнение к столу, но никак не основной источник пищи.

Наконец, поселения третьей из основных групп – паканмайя шуар, или «людей с холмов», «люди с речных террас» – редко разбросаны в обширных джунглях восточных предгорий и равнин Транскутуку. Они традиционно тяготели к незатопляемым паводковыми водами междуречьям и водоразделам рек Морона, Мангосиса, Кангайми и других, частично соседствуя с индейцами ачуар, тяготеющими к рекам Вичим и Уасага.

Язык шуар принято относить к семье хиваро. Такую классификацию в свое время предложил Карстен – лингвист и этнограф, проведший немало исследований индейских народов Северо-Западной Амазонии. Иногда его выделяют в группу хиваро андо-экваториальной семьи. Сами шуар называют его «шуар-чичам», что буквально переводится как «человеческий язык». Как и все языки, он разнится от района к району, распадаясь на несколько диалектов. Люди с севера, с берегов реки Чигуаса, говорят на диалекте, отличном от распространенного на юге близ Мороны или к востоку вдоль перуанской границы. (Помимо шуар-чичам, в семью языков хиваро входят близкородственные языки ачуар-чичам, шивиар-чичам, часто объединяемые в один язык, уамбис и ауахун. По другим данным, все они не более чем сильно расходящиеся диалекты одного общего для всех племен языка хиваро).

Как и в случае с индейцами кичуа, испанский язык со времен начала активной колонизации в середине прошлого века стал вторым для значительной части шуар, преимущественно для среднего и молодого поколений. На нем общаются с метисами, с соплеменниками, не говорящими на шуар-чичам, и с кичуа, притом со свойственным многим шуар акцентом. Этот акцент режет ухо, на каком бы языке не изъяснялся собеседник. Испанский ли, кичуа – все едино, ибо он часто подменяет звуки «л» и «ль» звуком «р» в силу того, что в его родном языке двух первых просто нет.

О происхождении трех основных групп шуар известно немного. Пожалуй, еще меньше, чем о корнях амазонских кичуа. Их прошлое в значительной степени покрыто мраком для исследователей. Но, разумеется, не для самих индейцев, которые сохраняют богатую мифологию. Часть этнологов и антропологов склоняются к мысли, что хибаро как общность сформировались в результате смешения двух чужеродных групп. Первая, пришедшая с юго-востока, говорила на одном из аравакских языков, широко распространенных в Амазонии. Другая, выдвинувшаяся с северо-запада, – на пуруа-мочика, принадлежащем району Анд.

Имеются и другие предположения. В частности, что шуар когда-то были частью народа пальта, и жили в Андах на западе – на территории современной эквадорской провинции Лоха. В пятнадцатом веке армия инков, вторгшаяся с юга и после того, как покорила пальта, вытеснила их с гор и вынудила отступить на восток и северо-восток.

Одним словом, остается множество спорных вопросов, но аравакский след в современном языке шуар признают большинство нынешних лингвистов.

Труднодоступность земель даже в не столь отдаленном прошлом и богатые военные традиции надолго воспрепятствовали развитию контактов между шуар и соседями с запада. Косвенное подтверждение изоляции этнической культуры шуар от внешнего воздействия есть на современных картах этого района. В числе прочего, она прослеживается в гидронимах. Если на периферии бывшие названия рек на языках хибаро видоизменились под влиянием испанского языка и кичуа – Бобона-са, Копата-са, то во внутренних областях они сохранились почти в исходном варианте – Пангь-интса, Юнг-антса, Тсун-антса и другие.

Инки, раздвинувшие границы своей империи до южных районов современной Колумбии, так и не смогли взять шуар под свой контроль. Старые испанские хроники сообщают, что армии Тупака Инки Юпанки и Уайна Инки Капака столкнулись с ожесточенным сопротивлением и были вынуждены отступить. А много позже, уже в 1549 году, шуар наголову разбили военную экспедицию Эрнандо де Бенавенте, выступившую на восток из Куэнки в составе полутора сотен человек.

Со временем испанцы все же сумели сделать то, чего не смогли инки: худо ли бедно, но они закрепились на восточных склонах гор в долине реки Упано. После 1575 года, когда было основано поселение Севилья-де-Оро, часть «оцивилизованных» шуар узнала на собственной шкуре, что рабский труд на золотоносных речках во славу короля, церкви и христианского Бога куда менее привлекательны, чем та «неправедная» жизнь, которою они вели до крещения. В 1599 году начались волнения, и свыше двадцати тысяч воинов шуар осадили, взяли штурмом и разрушили до основания испанское поселение Логроньо, попутно казнив главу губернаторства Макас. Следом пала Севилья-де-Оро.

После уничтожения испанских форпостов, начиная с конца шестнадцатого века и до последних годов девятнадцатого столетия, все попытки сначала колониальной, а затем и республиканской властей усмирить или хотя бы подвести шуар под свой контроль с крахом проваливались. Контакты с белыми и метисами поддерживались регулярно, но ограничивались, как правило, обменом товаров у внешней границы шуарских земель, вглубь которых индейцы никого не пропускали.

Во многом благодаря воинственности, а также слухам и леденящим кровь историям, окружавшим шуар, они сохранили свою многочисленность, идентичность и язык, чего не сумели многие соседние племена, на протяжении всей испанской колонизации подвергавшиеся либо истреблению, либо усиленной «кичуанизации».

Лишь в конце девятнадцатого столетия на земли шуар стали проникать первые миссионеры, а вместе с ними потянулись колонисты, влекомые желанием отыскать богатые месторождения золота, слава о которых не умолкала последние двести лет. Золотая лихорадка продолжалась до тридцатых годов прошлого века. С конца пятидесятых годов «шуар приграничья» установили постоянные контакты с колонистами и постепенно переняли их образ жизни.

Едва ли не первым человеком, кто провел основательные научные исследования и изыскания в районе Кордильеры-де-Кутуку и в джунглях Транскутуку, был Виктор Оппенгейм – известный географ и путешественник литовского происхождения. В период с 1937 по 1939 год он организовал девять экспедиций в Эквадоре. На южноамериканском материке Оппенгейм также провел большую работу в Колумбии, Перу, Боливии, Аргентине и Бразилии. В 1938 году он сделал картографическую съемку горного хребта, которому и присвоил имя Кордильера-де- Кутуку. Оппенгейм со своими экспедициями обследовал также течение Мороны, долины Пастасы и Бобонасы, собрав богатый этнографический материал и существенно дополнив знания европейцев об образе жизни и традициях племен «охотников за головами».

Автор Андрей Шляхтинский.

Электронное СМИ «Интересный мир». Выпуск №51 от 11.03.2012