Ночь с 4 на 5 мая прошла неспокойно. В 4 утра я проснулся от того, что моя палатка рвалась в клочки. На первый взгляд показалось, что, встань я и выйди из палатки, палатка улетит к чертям или кто там у буддистов заместо черта… Боковая часть палатки прогнулась внутрь, я это ощущал даже без освещения. Включив фонарь, я с ужасом оглядел создавшееся положение.
Моя палатка – обыкновенная низкая черепаха камуфляжного цвета на двух перекрещивающихся стойках-дугах. Третья дуга оттягивает тент, образуя тамбур с одной и другой стороны. Сейчас эти дуги выглядели страшно: они сложились вдвое, одна к одной, пригнув распирающую дугу книзу. Таким образом, палатка из черепахи превратилась в щит. При этом всё, что могло звенеть – звенело, что могло шелестеть – шелестело. Внутри палатки выпал двухмиллиметровый слой песка. В песке было всё: фотоаппарат, телефон, продукты, вещи. Песок вметало изо всех щелей, но главным проходом для песка вне конкуренции оставались незакрываемые вентиляционные сетки вверху палатки. Песок, под действием ветра, заносясь под полог тента, взлетал кверху между тентом и телом палатки, а уже сверху пролетая через сетку, оседал внутри помещения.
Герметично закрыв пропесоченные вещи, я плотнее закутался в спальник и продолжил спать.
Ветер к утру не утих, а с молодецкой удалью продолжал ломать мою бедную палатку. Для справки: моя палатка (Nova Tour Байкал-3) позиционируется как противоштормовая и ветроустойчивая. Я ничего не имел против того, чтобы она вот так складываясь, противостояла ветру. Главное, чтобы она не развалилась от этого. Тут же вспомнилась песня Визбора, где «гнет палатки в дугу». Правда, в той песне палатки гнул снег, тут же никакого снега и не надо было. Было достаточно одного ветра.
По счастливому стечению обстоятельств, к скудному (хлебно-водному) завтраку добавились апельсины. Я забыл их съесть еще тогда, по дороге в аэропорт. Они прятались у меня в рюкзаке целых два дня, прежде чем сослужить мне добрую службу: завтрак удался на славу.
Что интересно, совершенно не хочется есть, и понятно – почему. У организма – акклиматизация и, судя по опыту, она будет идти еще дня 3-4.
Днем ветер не снижал своей силы, каждый раз толкая меня в бок. Я который раз возблагодарил богов, что не послали мне ветер в лицо… Вчерашний оптический эффект, как ни странно, повторился и сегодня. Я уже не боялся его, а если вдруг начинала кружиться голова – смотрел себе под ноги. Тем не менее, я уже всё меньше связывал его со свойствами воздуха и всё больше со свойствами организма.
Непривычная глазу однообразная пыльно-желтая картина напрягала сознание до невозможности, и мозг, уставая от монотонности, мог выдавать вот такие фокусы. Естественно, что ни подтвердить, ни опровергнуть я свои догадки не могу, так что оставим это явление физикам и физиологам. Здоровье мое не шалило, настроение бодрое, сознание свежее, ничего не болит, так что обвинять организм в нездоровье совершенно не следовало.
В середине дня уже пришлось мотать ноги пластырем, натирались мозоли. Рановато они появляются…
Чувствуется недостаток воды. Отведенных полутора литров явно не хватало. Пока спасает вода из консервных банок. Никогда бы не подумал, что смогу пить воду из-под горошка или кукурузы. А сейчас – за милую душу, даже не думается. Сейчас это уже не «вода из-под», а это просто живительная влага.
За день я не встретил ни одной юрты, ни одного человека. Начинались действительно пустынные места. Исчезли колючки, и лишь одинокая растрескавшаяся земля теперь шуршала под моими ботинками, да разбегались ящерицы. Пересек своим маршрутом первую на пути «не-главную» дорогу – судя по всему, тут не ездили уже давно, следов наезженной колеи видно не было.
Вечером отказало радио, в эфире СВ сплошное шипение. Тоска сгущалась, и я представил себе рядом человека, который сидит и заинтересованно слушает мои наговоры на диктофон, и вот я уже ему рассказываю сегодняшние события.
Ветер за палаткой уже явно не собирался снижать своей силы, он снова и снова атаковывал мой маленький домик. Через пару дней я привыкну к таким атакам и уже смогу засыпать спокойно, а сейчас я слушал порывы ветра, и мне опять казалось, что мир и я существуем отдельно. Есть мир, он далеко, за километрами, а есть я в своем домике, и звезды спорят между собой, обсуждая странную камуфлированную черепаху на поверхности гаснущей земли.
Если 5 мая я не встретил ни одной живой души, то 6 мая я уже видел юрту, а невдалеке от нее стада коров и баранов. Возле стада бегали две собаки. Я на всякий случай припомнил клич, если собаки вздумают посмотреть на меня поближе: «Нохой хорь» [нохо’и хорь] (уберите собаку)!
К стаду мчался мотоцикл, оседланный монголом. Подъехал к стаду, а оттуда навстречу ему поднялся другой монгол, пастух. Они принялись о чем-то разговаривать, а я расположился метрах в трехстах от них, присев на привал. Специально от них не скрывался, но и выдавать себя раньше времени не хотел – в полулежащем состоянии поглядывал на беседующих в бинокль. По-видимому, скоро один из беседующих устал, он отошел в сторонку и скрылся на земле. Исчезновение происходит незаметно, потому что когда человек лежит на песке, да еще в дэли (халат) одного с ним цвета, он как бы сливается с землей. Я так и представил: вот идет по пустыне одинокий путник, и вдруг перед ним вырастает как из-под земли великое войско Чингисхана. Чтобы скрыться, им достаточно было просто лечь на землю.
Второй монгол принялся гонять туда-сюда свое стадо. Я, устав отдыхать, поднялся на ноги, и монгол-пастух тут же заметил меня. Он что-то крикнул, махнул палкой и направился ко мне. Я подождал его.
— Сайн байна уу! – крикнул я на всякий случай.
— Сайн уу! Та хэн бэ?
— Орос. Москвагаас.
— Хорошо! – вдруг сказал пастух на моем родном языке – я немного знаю русский. Плохо-плохо.
— Би бас монгол хэл муу мэднэ [би бас мо’нгол хэл му’ мэ’днэ] (я тоже плохо знаю монгольский язык) – ответил я.
Выяснилось, что мужик 5 лет учился в Подмосковье на пограничника, правда, дело было давно, и русский язык уже постепенно улетучивается из памяти. Долго мы не говорили, попрощались, и я двинулся дальше.
Стада стали встречаться всё чаще, и вот я уже прошел целых два огромных (в 60-100 голов) смешанных коровье-бараньих стада. Возле них пастухов не было, стада паслись сами по себе. Коровы и бараны, завидя странного голубого человека (куртка и штаны у меня – голубого цвета), спешно разлетались в разные стороны, образуя прямой коридор как раз в нужном мне направлении.
Ветер с ночи сбавлял силу, так что уже днем я смог полностью освободиться от платка-банданы, который закрывал мне от песка шею, рот и нос. Сверху была шляпа. Она вместе с банданой оставляли открытыми только мои глаза. И какая была радость, когда, можно было опускать платок вниз и чувствовать уже всем лицом легкие дуновения ветра. Вместе с дуновением ветра также ощущался песок на зубах, но это была мелочь, с которой можно было смириться.
Через некоторое время возле еще одной «не-главной» дороги я повстречал то ли ангар, то ли барак, с огромной цистерной рядом. Это сооружение могло быть с одинаковой вероятностью как бензоколонкой, так и временным пристанищем для кого-то. Ведь цистерна могла использоваться и для воды. В краю, где вода подлежит счету, где на ста квадратных километрах может не оказаться ни одного источника – цистерна с водой не смотрится столь уж удивительно.
Барак выглядел запущенным. Если бы тут кто-то был, я непременно попросил бы «ус» — воды. Дело в том, что стало наблюдаться еще одно странное явление: я стал просыпаться ночью из-за ощущения страшной сухости во рту. Иногда, не отдавая себе в этом отчет, я хватал бутылку с драгоценными полутора литрами и, захлебываясь, жадно пил вожделенную влагу. А к утру я не досчитывался половины бутылки. Представьте себе мой ужас, когда целый день ты экономишь воду, пьешь через раз маленькими глотками и вообще – относишься к воде весьма бережливо только чтобы не выйти за пределы этих мизерных полутора литров, а наутро обнаруживаешь бутыль на сегодняшний день наполовину пустой! Лунатики ходят во сне, а я во сне пил воду.
Впрочем, можно смотреть и с положительной точки зрения: бутыль вовсе не была наполовину пустой – она была наполовину полной, только вот уменьшить дозу воды меньше полутора литров в день я никак не мог. Наступал водяной кризис… Я принял важное решение: сохранить ежедневную дозировку в полтора литра, несмотря на ночные расходы. Как я посчитал, при том же потреблении нехватка воды составляла два литра. Если я не найду воду – один день мне предстояло провести вовсе без нее. Меня это не особо пугало, было, что я и двое суток проводил без воды в условиях похода. Однако там поход был легче.
Начались проблемы со здоровьем. Периодически меня «вело» — кружилась голова, и чувствовалось крайнее напряжение в области сердца. Тут вдруг я понял еще одну важную вещь: мои «аварийные пути отхода» с этой трассы – это полнейшая чушь! Те дороги, которые были отмечены мной, как «аварийный выход» — они существовали, о да, но они были все без исключения «не-главными». Иначе говоря, по ним никто не ездил. Шанс выбраться из пустыни в случае каких-то проблем приближался к нулю.… Ну, значит, не должно быть проблем. И уменьшать дозу воды в моем теперешнем состоянии было бы преступлением. Теперь мои усилия должны были быть направлены на то, чтобы найти воду. Поэтому, когда я увидел тот барак – мелькнула надежда, что вода, вот она, рядом. Но барак был пуст.
Положенные на день 15 км я прошел уже к четырем часам дня. Вставать сейчас на ночь было бы глупо, к тому же, в связи с описанными проблемами, хотелось быть поближе к конечному своему пункту. Поэтому я сделал большой привал и двинулся дальше.
Вечером ветер снова усилился, да так, что у меня возникла мысль – палатку я не поставлю. Сейчас придется доставать спальник и укладываться спать на песок, плотнее завернувшись в куртку. Пораздумав немного, я решил, что спать под открытым небом будет ну совсем неуютно — я решил все-таки попробовать поставиться. Тот способ установки, который мне тут же спонтанно пришел в голову, я дальше с успехом применял и в другие ветреные дни. Палатка вкапывалась своей самой незащищенной стороной (плоская боковая стенка) в песочный холм колючего растения так, чтобы наветренным оказался сам холм. Такое нехитрое устройство позволяло защитить палатку от поддувания снизу, чтобы избежать тех случаев, когда ветер, подгребая лопатой под тент, поднимал мою палатку в воздух. Это устройство позволяло тамбурам свободно продуваться, площадь сопротивления ветру была меньше, палатка меньше ломалась, и меньше песка заносило внутрь сквозь вентиляционные сетки. Кстати о песке. Я уже перестал выгребать его каждый раз изнутри палатки, прежде чем заселиться внутрь. Убирать песок было бесполезно. Стоило только начать ставить палатку, как он залетал снова.
Неуютный ветер привел меня к мысли, что ночь с 8 на 9 мая я не захочу проводить в поле. Как раз к этой ночи я, опередив график, доберусь до Говь-Угтал, а там найду, возможно, ночлег в гостинице или в частном доме. Знал бы я заранее размерчик этого городка, мне такая мысль и не забежала бы в голову. Похожие мысли бродили уже и насчет самого Улан-Батора: не ехать сразу в аэропорт, а переночевать в гостинице. Это, конечно, если с утра в столице можно будет поймать такси. В-общем, планы выстраивались самые оптимистичные. И… приближали конец похода. Чаще всего, кризис походных трудностей кончается на третий день похода, когда ты перестаешь думать о теплом домашнем очаге, и начинаешь радостно впитывать приключения. В Монголии со мной такого не случилось. Я с самого первого дня и до последнего мечтал о скором возвращении домой, приближал его. Да, я вовсе не был таким мужественным и неустрашимым героем, отважившимся идти в столь рисковый поход, каким я ощущал себя при подготовке к нему. Одно утешало: я не остановился в своем движении ни разу, а тоска с кем угодно может приключиться.
«Я знаю, будет за меня молиться один, и очень добрый, человек» — писал Визбор. Именно сейчас, поздно вечером, мне вдруг представились люди, склонившиеся над картами, которые они у меня скопировали перед моим отъездом. Эти люди думали обо мне сейчас, пытаясь угадать, где же сегодня я поставил свой черепаший домик.… Одна только эта мысль согревала меня и заражала верой в хорошее.
7 мая было полно новостями. Еще с вечера прошлого дня я сверился с картой и обнаружил немного в стороне от своего маршрута колодец с дебитом 2500 литров в час. Весьма неплохой колодец. Я решил повернуть к нему. Так как точное местоположение колодца было неясно (по карте-то оно было точное, а вот в точность сопоставления координат GPS и топографики не очень верилось), то я решил просто приблизиться к нему по дуге, отклонившись от курса вправо на 5-10 градусов. Близко к колодцу должны оказаться юрты. А уж юрты-то я замечу, мимо не пройду. У юрт можно было точно узнать, где вода.
В этих местах чрезвычайно распространены солончаки. Никогда их не наблюдая в жизни, я мог представить себе их только по рассказам. На топографических картах солончаки вообще помечаются таким же обозначением, как болото. На самом деле, солончак – это просто просоленная насквозь земля с белым налетом. Издалека солончаковые земли кажутся как будто покрытыми тонким слоем снега или измороси. А поверхность солончаков сухая, чуть продавливающаяся под ногами. Совершенно на болото не похожая.
Вот на таких солончаках я и увидел стадо… верблюдов. Двугорбые корабли пустыни стояли на рейде. Осталось только найти лоцмана, чтобы показал мне воду. Такое стадо (в 20 голов) не может быть беспризорным, пораскинул я и двинулся на поиски пастуха-хозяина, который, весьма вероятно, где-то маскируется среди верблюдов и солончаков. Привыкнув к тому, что пустынные стада боязливо относятся ко мне, я двинулся сквозь верблюжье сборище, рассчитывая на то, что из центра стада мне легче будет увидеть пастуха.
Верблюды не разошлись. Не испугались. Не ломанулись прочь. Наоборот, они стали группироваться плотнее в кучу как раз по курсу моего пути. Они не издавали никаких звуков кроме шарканья меховыми лапами о песок. Но само то, что прежде неподвижные животные вдруг оживились и стали хаотично двигаться передо мной – насторожило меня. Чем ближе я приближался к стаду, тем больше броуновское движение верблюдов отодвигалось с моего курса, и я на секунду подумал, что путь вперед свободен. Это была наивная иллюзия. Навстречу мне выдвинулся самый большой верблюд. От других он отличался не только крупностью, но и цветом (он был светлее). Быстрее чем сознательно, скорее подсознательно, я понял, что передо мной вожак броуновского стада, то есть, простите, верблюжьего клана.
Отличный момент, чтобы сфотографировать это чудо. И тут мой фотоаппарат отомстил за мое с ним недостойное обращение. Когда я достал его из чехла, сначала из него очень мило посыпался песочек, а следом за тем на экране появилась надпись «System Error». Выключение и повторное включение ничего не дали. Каюк аппарату. Не выдержал сухости климата. Очень жаль. Второй фотоаппарат взять было неоткуда, поэтому теперь до самого конца похода я теряю бесценные моменты.
Верблюжий вожак тем временем медленно приблизился ко мне на расстояние 5 метров и преградил путь вперед. Его губы с усилием что-то жевали, неприятная слюна висела на его морде и капала на землю. Пожалуй, с такого расстояния он сможет доплюнуть до меня, а умыться потом будет негде. Может, подошел просто поздороваться? Однако его подозрительный взгляд совершенно не выражал никакого дружелюбия. Да, этой встрече друг человека явно рад не был.
Ну, если мне не рады, то я, пожалуй, пойду. Я сделал попытку обойти корабль пустыни. Но не тут-то было. Когда я двинулся левее, верблюд двинулся за мной. Двигаясь за мной, он все время перекрывал мне движение через стадо. Я остановился. Верблюд тоже. При этом он уже встал ближе ко мне и начал поворачиваться кормовой частью. Я снова двинулся левее, чтобы быстрее обойти его. Верблюд решительно двинулся вперед, приближаясь ко мне. Я снова остановился. Верблюд остановился тоже. Но остановился уже на таком расстоянии, что при желании я мог бы дотронуться до него рукой. Пока я обдумывал, нужно ли мне дотрагиваться до него, верблюд снова стал поворачиваться ко мне задом. Я сделал вывод, что либо он сейчас лягнет меня, либо обделает, и это будет похуже, чем просто плевок.
Положение казалось безвыходным: вожак не давал мне идти сквозь стадо, но он же мне не давал и обойти его. При этом в его поведении явно замечалась агрессия. Тогда я взял и просто заговорил с ним. На своем родном русском языке – с монгольским верблюдом. Я сказал: «Дорогой верблюд! Мне вовсе не нужно твое стадо, я ищу воду, понимаешь? Мне, как и тебе, нужна эта волшебная жидкость, чтоб существовать. Ты и твои верблюды мне не нужны. Я не хищник, и не питаюсь верблюдами. Ты можешь быть спокоен. Мне нужно просто продолжить свой путь. Позволь мне это сделать, или я очень огорчусь»!
Говоря эту проникновенную речь, я, лицом к молчаливому собеседнику, шаг за шагом отступал назад. А с верблюдом что-то происходило. Я не настолько наивен, чтобы думать, что он понял меня. Но он услышал человеческую речь (хоть и несколько непривычную), он идентифицировал с человеком странное существо с блестящей голубой кожей.
Верблюд больше не делал попытки приблизиться ко мне. Он хоть и продолжал смотреть на меня недоверчиво, но агрессия в глазах исчезла, и, верите ли, он не настолько яростно продолжал жевать свою слюну. И вполне мирно стал тереться шеей о ближайшую кочку.
Теперь я без особых усилий смог обойти его слева, на всякий случай на почтительном расстоянии. Стоит ли говорить, что пастух у верблюдов отсутствовал? Тем не менее, верблюды паслись, не выходя за пределы солончака. Нравилось им, наверное, соленое…
Оставив верблюдов далеко позади, я встал на обед. Не закончив трапезы, я довольно скоро услышал звук мотоцикла. Мотоцикл по колючкам мчался к непонятной голубой точке, притаившейся среди песков.
Говоря о песках, отмечу, что, обыкновенно, люди при слове «пустыня» представляют себе занесенную песком поверхность, барханы и саксаулы. Монгольская пустыня – не то. Монгольская пустыня, а в особенности дальняя Гоби – это высохшая безжизненная земля. Только 3% всей Гоби представляют собой барханы и саксаулы, остальное – не столь красиво. «Пески» в моем случае лишь чуть-чуть прикрывали землю и то по большей части там, где росли колючки. На этих песочных холмиках было очень удобно лежать, отдыхая. В положении лежа меня и увидела семья монголов.
Мотоцикл «ИЖ» подкатил ко мне, и все трое удивленно уставились на меня: впереди сидел улыбчивый глава семьи, позади него сидела жена, а между ними примостился ребятенок лет четырех. Глава семьи был одет традиционно, в дэли, женщина была в обычной куртке и практичных джинсах. Примечательно было еще и то, что голова женщины была замотана в какие-то бинты, перевязанные через подбородок тряпицей, которая вязалась сверху в узел. Глаза прикрывались темными очками. Таким образом, женщина походила на мумию.
Поприветствовали друг друга, и я задал вопрос насчет воды. «Там» — показал рукой мужчина. «Там» — это было почти по моему курсу. Теперь беспокоиться было нечего: очень скоро я пополню свои водные запасы! Я поблагодарил семью, но они не спешили уезжать, наоборот, мужчина заглушил мотоцикл, достал бинокль и принялся рассматривать пасущееся вдалеке стадо козлов (или баранов). Потом убрал бинокль от лица и показал мне на него. В ответ я достал свой бинокль и показал ему, мол, смотри, у меня тоже есть. Мужчина одобрительно кивнул и продолжил рассматривать стадо – наверное, пересчитывал. Женщина в то время заговорила со мной. Я не понимал решительно ничего, о чем и сообщил ей – «би ойлгохгюй» (я не понимаю). Потом сделал привычный жест рукой по дуге, показывая, откуда я пришел, и куда иду.
— Дэлгэрцогт.
— Дэлгэрцогтоос (из Дэлгэр-Цогта)?
— Тийм. Говь-Угтал – я показал направление.
— Говь-Угталд (в Говь-Угтал)?
— Тийм. Тэнд тэмээн (там верблюд)! – теперь я показал рукой направление на солончак.
— О! Тэмээн! – монголы заулыбались, представляя мою встречу с верблюдами.
Потом женщина стала что-то говорить мужу, а я пока доставал фотоаппарат – такую премилую семью монголов я просто не мог упустить.
— Болно [бо’лно] (можно)? – спросил я мужчину, указывая на фотоаппарат.
Мужчина радостно кивнул, и я тут же вспомнил, что где-то читал: монголы вообще любят фотографироваться.
«System Error» — сказал фотоаппарат. Когда-нибудь я плюну на эту цифровую фототехнику и буду пользоваться только «Зенитом». Ну, давай же, чудо враждебной техники! Я тряс фотоаппарат так сильно, что, наверно, устроил тому сотрясение электронного мозга. «Готов к съемке» — сказал фотоаппарат, и я вдавил кнопку спуска со всей силы. Получилось!
Мне очень захотелось сделать для них что-то приятное. Главное – они указали мне воду, и вообще – наблюдение всей монгольской семьи в поле меня очень умилило. Я полез в рюкзак и извлек оттуда привезенные и припасенные как раз для такого случая карамельки.
— Май (бери)! – и я протянул мужчине кулечек – конфеты берите!
Видя его колебания, я добавил, указав на ребенка:
— Для ребенка, хюхэд, конфеты!
Глава семейства нерешительно взял подарок и сказал:
— Спасибо!
— О! Вы говорите по-русски?
Но мужчина не говорил по-русски, просто из далёкого далека ему вспомнилось вот это слово благодарности, которое он слышал от моих соотечественников.
Постояв еще немного, монголы завели мотоцикл и – байртай! – уехали в сторону другого своего стада. У каждой семьи монголов не одно стадо, и, как правило, пасутся эти множества в разных местах.
Я доел обед и завалился на песочек в послеобеденную дрему. Через тридцать минут я снова услышал рычание «ИЖа». Снова подъехали мои знакомые и предложили ехать с ними: женщина похлопала рукой по мотоциклу позади себя. Но куда же я, да еще с моим рюкзаком, полезу? Мне стало жалко рабочую лошадку ижевского завода, и я, поблагодарив, показал жестами, что пойду всё-таки пешком. Семья еще раз мне указала направление на воду и укатила дальше по своим делам.
Не отдохнув положенного времени, я двинулся в указанном направлении, попутно отмечая небольшое отклонение от курса.
Если кто-то до сих пор думает, что Монголия – это отсталая страна кочевников – я ему скажу тогда, что Россия еще больше отстала в своем развитии, если при этом иметь в виду развитие деревни. У нас деревни, а у них многочисленные стойбища. Только у нас в России встретить в деревенском доме спутниковую тарелку, интернет, а то и телевизор не всегда возможно, а тут – это обычное дело.
Еще издалека я заприметил в направлении воды множество построек. Тут были две юрты, крытый утепленный загон для скота, стояли машина УАЗ и мотоцикл ИЖ. Рядом примостились небольшая солнечная батарея и спутниковая антенна. Для монголов такое хозяйство вовсе не является признаком роскоши. Откуда они берут деньги на все это и чем зарабатывают себе на жизнь, я расскажу позже, а пока скажу, что всё перечисленное хозяйство они легко могут перевозить с собой, переходя на новое место, а переходить на другое место, как я уже говорил, их заставляет только оскудение питательной растительности для скота. На некоторых бытовых фотографиях доводилось видеть, как к машине или к быкам цепляют неразобранную юрту на огромной колесной платформе. А что? Степь широкая, разъехаться есть где. Думаю, что такие своеобразные дома на колесах монголы придумали гораздо раньше американцев.
Автомобиль УАЗ (козлик) и мотоцикл ИЖ являются в монгольских широких пространствах самыми распространенными транспортными средствами. Если вы захотите путешествовать по Монголии на авто – смело выбирайте именно эти модели транспорта. Здесь, если вдруг случится несчастье (а на это всегда надо закладываться), починить эти машины вам сможет каждый второй встречный монгол. Совсем не так с модными джипами японского и американского производства. Кстати, если у нас в Москве б/у автомобили преимущественно из Америки, то в Монголии – из Японии. Хороший 3-5-летний «ниссан» можно купить за 5 тысяч долларов.
Едва я успел пожалеть о своем нерабочем фотоаппарате, где-то приглушенно залаяла собака. Я обошел внушительное хозяйство почти полностью, пытаясь увидеть колодец или хотя бы людей, которые мне могут его показать. И обнаружил уже хорошо знакомого монгола – главу семьи. Он сидел на корточках возле одной из юрт и одной рукой придерживал собаку, а другой зажимал ей пасть – вот почему лай казался приглушенным. Вот уже вторая собака, которую я видел на службе у человека здесь, в пустыне. И каждый раз собаки были тощими и злыми. Неся трудную службу охранения жилища и нехитрого хозяйства, они без всякой радости приветствуют чужаков. Вот почему подходить к монгольским жилищам, не завидя издалека хозяев, не рекомендуется. Велик шанс, что на вас набросится друг монгольского человека.
По привычке сказав мужчине «Сайн байна уу!», я попросил уточнить местонахождение воды: «Ус?». В ответ он улыбнулся и кивком головы указал на дверь в юрту.
— Войти? Тэнд? Ус тэнд?
Да, да – кивала голова мужчины.
Впервые мне довелось так близко видеть юрту. Стены-шкуры и обычная деревянная дверь – вход с высоким порогом. В голову мне стукнули несколько правил уважительного поведения в монгольском жилище, одно из которых гласило: не наступать на порог дома, другое – все вещи оставлять снаружи. Я скинул рюкзак и достал оттуда две сморщенные пустые бутылки. Подошел к двери и осторожно постучал, потом потянул ее на себя:
— Болно? Сайн байна уу!
Внутри кто-то засуетился, и женский голос пригласил меня войти.
Ожидаемого полумрака в юрте не было. Жилище превосходно освещалось через широкое отверстие по центру конической крыши. Можно было бы сказать, что этот свет свободно проникал во все углы, но углов в юрте нет.
Хозяйка суетилась возле печки. Печка, напоминающая нашу печку-буржуйку, располагалась по центру юрты, длинная труба уходила из нее в то же световое отверстие. Топилась печка, понятно, кизяками.
Кое-кто может не понимать большого значения такой, казалось бы, неприятной вещи, как кизяк. Если в некоторых уголках пустыни в качестве топлива прекрасно подойдут древесные ветви саксаула (сбор которых – не очень легкое дело), то в степных условиях и в бессаксаульной пустыне кизяк – единственная надежда на обогрев. Именно поэтому, шагая по пустыне или степи, ты не встретишь даже малой части отходов жизнедеятельности животных по сравнению с обыкновенной русской деревней.
Хозяйка повернулась ко мне, и я узнал в ней ту женщину, что сидела на заднем сиденье мотоцикла. Узнал не по лицу, а скорее просто почувствовал, что это она. Сейчас ее лицо не было замотано бинтами. Хозяйка оказалась весьма милой молодой женщиной. Да и ребятенок был здесь – появился откуда ни возьмись. Только много позже я сообразил, что молодая женщина, обматывая лицо, сохраняет его свежесть от ветра и песка, отдаляя время морщин и сухости.
Я протянул бутылки, а хозяйка, отложив их в сторону, показала мне на стул в западной части юрты.
В монгольском быте довольно большую роль играют стороны света. Внутреннее убранство юрты делится на четыре сектора вокруг печки, которая стоит четко в центре под световым отверстием. Дверь юрты всегда расположена на юг (ну чем не признак для определения сторон света?), и южная часть юрты выполняет функцию как бы нашей прихожей. Восточная часть юрты – женская, здесь хранится кухонная утварь. Западная – мужская, здесь хранится хозяйственный инструмент. А северная часть – святая. Обыкновенно тут висят буддистские религиозные знаки. Сейчас, кроме таких знаков, прямо по центру северной стороны на высокой подставке красовался телевизор. На нем – спутниковый ресивер. Рядом с подставкой располагалась коробка с автоматами, включающими различное нехитрое электрическое оборудование. Рядом с коробкой провода и аккумулятор, накапливающий энергию от солнечной батареи. Подвешенная по центру потолка, болталась энергосберегающая лампа. Вот так: у нас такие лампы только-только находили применение, а здесь это – жизненная необходимость, ибо энергии от солнечных элементов накапливается не так много.
После пронизывающего ветра пустыни мне показалось, что я попал в рай. Тишину нарушало только уютное гудение печки да легкий свист проносящегося мимо светового отверстия ветра. Вот говорят, что в сильный ветер, бывает, сносит юрты со стоянок. Куда же еще сильнее, чем сейчас? Моя палатка еле держалась по ночам, да и то, чаю, только за счет моего веса. Находясь в юрте, я видел только одно: на жилище ветер не оказывал никакого влияния. Складывалось ощущение, что гэр стоит на бетонных сваях, и ему нипочем любые природные катаклизмы.
Пока я впитывал в себя уютное тепло домашнего очага, появился хозяин и плотно притворил за собой дверь. Сказал что-то хозяйке, а потом подошел к телевизору и включил его. Ребятенок тут же с готовностью устроился перед серым экраном. Да, телевизор был черно-белый, и в этом нет ничего удивительного, поскольку цветные телевизоры потребляют больше энергии. С экрана сразу заговорили политики о предстоящих выборах. Хозяин, переключая каналы, демонстрировал мне отличное качество картинки. Его радость постепенно передавалась и мне.
Хозяйка достала из шкафчика пиалы и всем налила в них что-то из термоса.
Еще при планировании похода я раздумывал над вопросами питания в гостях. Если меня пригласят к столу, что мне делать? Практически, все блюда у монголов мясные, даже чай – с жиром.… Но тогда шанс оказаться в гостях, быть приглашенным в юрту, я оценивал как очень минимальный, поэтому над проблемой мясной пищи долго не раздумывал. Будь, что будет. В крайнем случае, можно сказать, что у меня болит живот (гэдс овдодж байн), и я не могу есть. Такой способ мы придумали еще задолго до Монголии с Денисом Проваловым. Азиаты прекрасно знают, что от непривычно жирной пищи европейцам может стать плохо, и не настаивают на трапезе. Однако водный кризис настолько утомил меня, что мне уже было все равно – с каким там жиром мне чай дадут. Я был готов выпить все, что угодно, лишь бы оно было горячим и лишь бы его было много.
В пиале оказался самый обыкновенный зеленый чай с молоком. В нем не было и намека на какой-то жир или соль. Потом различные люди мне говорили, что та семья специально так сделала, приготовила не традиционный монгольский «цай», а обычный китайский зеленый чай и добавила туда молока. Вроде как понимала, что европейцу будет тяжело и непривычно пить их напиток. Что ж, может быть и так, только почему тогда хозяйка наливала чай не только что приготовленный, а из термоса? Рядом с печкой стояли два «качающих» термоса. Она просто накачала всем чаю. Не только мне, но и всем – вот оно как.
К чаю предлагалось печенье. Это было очень сухое, твердое и жирное печенье. Сухое, как крекер, твердое, как сухарь, на вкус, как наши «глаголики», только менее сладкие и раза в два жирнее.
Есть у монголов одна пословица: «Еда не знает хозяина». Если гость приносит с собой еду в подарок, та еда может быть незамедлительно выставлена на общий стол. Но свой подарок в виде конфет, я сделал еще в поле, так что теперь дарить еще что-то было не надо.
Я не заметил, как уже три пиалы исчезли в моем уставшем от жажды брюхе. Ребятенок тем временем периодически подходил к термосу, приоткрывал крышку и смотрел внутрь: не много ли чаю пьет гость? Удивление от незнакомого человека постепенно сменялось удивлением от того, сколько этот человек может выпить.
Пока я пил чай, я снова и снова оглядывал это удивительное творение жителей степей и пустынь – их дом. Мне было странно видеть поначалу отсутствие спальных мест. Только потом я сообразил, что вот те подушки, лежащие за моей спиной, скорее всего, этими самыми спальными местами и являются. Как у нас разобрать складной диван — так здесь – постелить подушки.
Нижняя часть стенки юрты была закрыта шкурой целиком, с внешней и внутренней стороны, верхняя же часть была закрыта изнутри не везде, кое-где торчали продольные и поперечные балки. Пол – дощатый настил, приподнятый над землей – застлан линолеумом, который набегает на стенки (плинтусы не нужны) – замечательная защита от продувания жилища. Бедная это семья или богатая – выводы сделать сложно. Нет на полу ковра, явно не достает стенных шкур, но есть мотоцикл и УАЗик. Поди пойми…
Хозяин явно гордился своим телевизором. Он гордо переключал каналы, демонстрируя их большое количество и четкое изображение. Потом достал и показал мне мобильный телефон. Это была старая «нокиа», но я удивился не этому.
— Ажилна [а’джилна] (работает)? – не поверил я.
Хозяин кивнул и показал мне «палочки» доступной сети на экране. Рабочая сеть в 20 км от Говь-Угтал! Это действительно было удивительным фактом.
Из больших желтых канистр мне налили воды в мои бутылки и предложили пообедать. Не хотелось смущать хозяев, к тому же вряд ли они смогли бы мне предложить то, что я смог бы поесть, и я вежливо отказался.
Мне очень хотелось запечатлеть уютный дом вместе семьей. Может быть, чудо произойдет, и фотоаппарат снова заработает, как тогда, в поле?
Я опять попросил разрешения на съемку и собрал всю семью у телевизора. Но чуда не произошло. Фотоаппарат был скорее мертв, чем жив. С сожалением пришлось сделать вид, что я все-таки их сфотографировал, и попытаться уйти.
— Нохой! – крикнул хозяин и быстрее меня выскочил за дверь.
Ну конечно, там же была собака, готовая меня при удобном случае разорвать в клочки. Вряд ли у нее это получилось бы: она была тощая и голодная.
Хозяйка вышла вслед за хозяином, подошла к моему рюкзаку и попыталась помочь мне его надеть. Конечно, ей не удалось даже приподнять его.
Я погрузил добавок воды и попрощался с милыми гостеприимными людьми. Байртэ – может, еще встретимся…
Автор Антон Соколов.
Интернет-СМИ «Интересный мир».19.11.2011
На свои личные деньги мы покупаем фото и видео аппаратуру, всю оргтехнику, оплачиваем хостинг и доступ в Интернет, организуем поездки, ночами мы пишем, обрабатываем фото и видео, верстаем статьи и т.п. Наших личные денег закономерно не хватает.
Если наш труд вам нужен, если вы хотите, чтобы проект «Интересный мир» продолжал существовать, пожалуйста, перечислите необременительную для вас сумму на карту Сбербанка: Visa 4276400051181130 Ширяева Лариса Артёмовна или MasterCard 5469400010332547 Ширяев Игорь Евгеньевич.
Также вы можете перечислить деньги в кошелек ЮMoney: 410015266707776.
Это отнимет у вас немного времени и денег, а журнал «Интересный мир» выживет и будет радовать вас новыми статьями, фотографиями, роликами.
